Позиция этих теологов вызывала тем большее любопытство, что ее причиной и оправданием была чисто религиозная по своей сущности озабоченность, походившая на своего рода апологетический рационализм. В самом начале XX века, когда основное влияние все еще принадлежало науке и когда все то, что не было строго научным, уважения не вызывало, усердные священники, конечно, страдали от презрения, с которым большинство атеистов относилось к произведениям католических авторов. Поэтому в надежде заслужить таким образом уважение ученых и неверующих философов и привлечь к своим произведениям их внимание, они стремились философствовать так, будто они вовсе и не христиане. Пока еще не изучена, как она того заслуживает, история этой попытки отделить философию от теологии. В отличие от аверроистов XIII века, постепенно смирившихся с отсутствием согласия между ними, эта попытка должна была показать согласие между философией и Откровением— согласие, которое совершенно естественно достигается разумом, свободным от сколько-нибудь существенного влияния религии.
Вполне понятно, что эти мыслители настаивали на том, что естественный разум в действительности обладает способностью постигать существование Бога, Его единственность и другие истины того же рода, не прибегая к помощи Откровения. Труднее объяснить, почему они подчинились «движению маятника» и сочли необходимым вывести из решения Ватиканского собора, что поскольку возможно доказать что Бог существует, то следовательно в это невозможно верить. Тем не менее, они это сделали. В седьмом издании «Начального курса философии для студентов», опубликованном в 1925 году группой профессоров, преподававших в знаменитом католическом университете, можно было прочитать замечательное предложение о том, что «необходимое человечеству в
Но самый замечательный момент этой историц заключается в том, что преподавание этих идей не вызвало ни единого протеста, не явилось причиной ни одного скандала. Впрочем, это не так уж плохо, так как не стоит терять времени на обсуждение положений, которые ежеминутно опровергаются жизнью своих авторов. В особенности же, не следует думать, что за этими словами кроется чистое философствование или же неподдельный рационализм. Такое представление глубоко ошибочно. Напротив, высказывавшие эти идеи, делали это «для вящей славы Божией». Они держали пари, что будут рассуждать как «чистые философы», не прибегая к вере, чтобы заставить неверующих принимать всерьез то философское образование, которое дают христианские школы. Неверующие, со своей стороны, оказались достаточно проницательными, чтобы догадаться, что за наружным рационализмом скрывается и вдохновляет его беспокойство чисто религиозного характера. Впрочем, почему-то очень часто забывают, что вне Церкви нет никого кроме неверующих. Хотя ни одного католика эти рассуждения не обеспокоили, нашелся теолог-кальвинист, которого они все-таки взволновали. В своей книге, озаглавленной «О природе религиозного знания» и опубликованной в 1931 году в Париже, пастор А. Лесерф попытался опровергнуть эту доктрину, которая представляла католическую мысль именно таким образом, чтобы какой-либо протестант-кальвинист мог ее опровергнуть. Пастор А. Лесерф не являлся последователем Барта; он не питал какой-то особой ненависти к естественному разуму, даже в его падшем состоянии, он был просто христианином и на этом основании верил, что область природы и область Благодати существенно отличаются друг от друга. Поэтому наш теолог-кальвинист утверждал, что естественная теология, иными словами метафизика, «не способна служить обоснованием религиозного знания»; в этом он был абсолютно прав и доказывал таким образом свою верность католической истине. Метафизика может служить преамбулой веры, но только Слово Божие способно ее обосновать.