Философия

Незадолго до полуночи мы подъехали к небольшому дому коменданта Кёпри-Кёя, где нас встретили чаем с хлебом и устроили на ночлег. Судя по канонаде, раздававшейся в ночной дали к западу от Девебойну, судьба Армении ещё не была решена. Однако ранним утром 16-го пришли известия, что турков вытеснили из крепостей Чобан-Дэдэ и Тафта и что, скорее всего, Эрзерум захватят уже на следующий день. Спали мы мало и заторопили обоз, едва дав лошадям поесть ячменя и сена. На западе массивный скалистый выступ вклинивался в Пасинскую равнину, а наверху виднелась крепость Хасан-Кала. Чуть позже горизонт растворился в густой мгле, окутавшей холмы: небо застилал дым от бомбардировок. Но гробовая тишина дала нам понять, что всё уже завершилось и Эрзерум взяли. Около полудня мы подошли к турецкому городку Хасан-Кале, раскинувшемуся у подножья крепости, под скалой, которая и дала ему имя. Турецких мирных жителей здесь не осталось – видимо, они покинули город вместе с армией, – но улицы кишели русскими военными. Здесь располагался штаб Юденича[397], сам же он, как выяснилось, был в Эрзеруме, куда в тот же день, ещё в семь часов утра вошли передовые казачьи отряды. Ехать дальше можно было только после аудиенции у генерала, поэтому остаток дня мы провели в Хасан-Кале. Мы с моим другом Зданевичем забрались на вершину скалы, откуда открывался вид на заснеженные просторы Пасинской равнины и на зубцы гор, обрамлявшие равнину с юга. Солнце садилось, и глаз издалека, за много миль выхватывал любое живое существо, способное подняться выше уровня снега и чётко выделявшееся на белом фоне. Длинные верблюжьи караваны шли с северо-востока под протяжный звон колокольчиков. Круглые азиатские палатки пестрели на берегу замёрзшего ручья, сбившись в маленькие лагеря под голыми ивами. Струйки дыма вились от костров, вокруг которых толпились, пытаясь согреться, солдаты. Тёмные контуры каких-то предметов, кучками рассыпанных по равнине, выдавали присутствие деревень, наполовину занесённых снегом. По окраинам вяло кружили отдельные чёрные точки – оказалось, что это бродячие собаки, единственные оставшиеся обитатели этих краёв. Они выглядели жирными и откормленными. И немудрено, ведь пищи у них в последнее время было предостаточно. Ещё раньше, глядя на все эти сцены – на все эти полуобглоданные скелеты верблюдов и растерзанные тела людей, – мы поняли, что азиатским бродячим собакам война сулила богатую добычу. В Карсской провинции, среди людской суеты, бродячие собаки были облезлыми и голодными. Здесь же, в царстве смерти и разрухи, они наедались досыта. И тут я вспомнил, как три года назад уже проезжал эти места по пути от Чёрного моря в Персию. Однако тогда положение дел было совершенно иным. Стояла осень, и на Пасинской равнине кипела жизнь: армянские и турецкие крестьяне пожинали золотые плоды, которые принёс им трудовой год. Те самые затерянные чёрные пятна были жилыми домами, а закрома в них ломились от зерна. Вокруг хлопотали женщины, резвились дети. Ивы – сейчас такие голые, без единого листочка – тогда укрывали пышной зеленью прохладный ручей. Вместо рядов серых пехотных шинелей тянулись длинные вереницы повозок, на которых крестьяне возвращались с урожайных полей. Как в природе спелую осень сменило зимнее уныние, так и в человеческом сознании созидательные силы отступили, поддавшись разрушительным страстям. Но ведь зимой снег насыщает землю, даруя ей тепло и животворящее обновление весны – что ж, может, эта пора ненависти и безумия тоже очистит разум человека и приведёт за собой лето – эпоху здравого смысла и чистых помыслов. Однако в таком случае почему для достижения этой цели человеку непременно нужно выбирать столь жестокие и мучительные средства? Конечно, так он поступал всегда, с начала времён, и свидетельством тому служила древняя крепость за моей спиной – памятник многим империям: арабской, персидской, татарской и греческой, каждая из которых мечом насаждала свою культуру. Но тут ко мне подошёл мой друг и напомнил, что пора возвращаться: генерал уже должен был приехать из Эрзерума.

Юденич принял нас в большом доме, где прежде располагалась резиденция турецкого мудира. Генерал оказался человеком невысокого роста, с круглой головой и длинными усами. По обе стороны от него неподвижно, точно истуканы, стояли два штабных офицера. Говорил он отрывисто и резко, в его манерах чувствовалась привычка командовать. Порядки здесь были самые что ни на есть военные. Всё как бы намекало на то, что человеческий разум подчинён регламенту и сформирован по установленному образцу. Генерал поведал нам много интересного о своей блистательной военной операции, показав на крупномасштабных картах наиболее важные позиции и схемы передвижения войск. Затем он любезно выдал нам разрешение на поездку к эрзерумским укреплениям. Мы поздравили его с получением новой императорской награды, о которой он только что был извещён телеграммой, и, поблагодарив его, откланялись.