1. «Не сущность сама воплощается, но энергемы ее воплощаются. Политеизм, впрочем, мыслит себе своих богов как воплощенности в инобытии именно самой сущности, чего не делает христианство, мысля мир и людей как воплощенности энергии сущности, а не ее самой, и делая из этого правила только одно-единственное во всей истории Исключение» (с. 158)[11]
.2. И потому когда
«сверх-умное мышление углубляется в себя, оно тем самым углубляется в познание перво-сущности, и когда оно углубляется в познание перво-сущности, оно углубляется в познание себя самого. Нет ведь для него ничего иного, кроме единой и нераздельной, абсолютной единичности, универсального имени перво-сущности. Имя не разбито, не оскорблено, не ослаблено со стороны иного. Имя не затемнено, не забыто, не уничтожено, не хулится материей. Имя перво-сущности сияет во всей своей нетронутости предвечного света в инобытийной своей мощности, преодолевшей тьму меона. Нет, не было и не будет для такой твари ничего, кроме имени перво-сущности, и нет никакого иного имени под небесами, кроме этого, о нем же подобает спастися нам» (с. 87 – 88).
Вообще контексты, свидетельствующие об идеях христианского миропонимания, существенных для развертывания концепции имени в этой книге, весьма многочисленны, начиная от случаев, где эти идеи выражены абсолютно эксплицитно (человек «тоже ведь существует по „образу“ и „подобно сущности“» – с. 157), и кончая контекстами, где они выражены более косвенно с помощью различных образов, традиционно используемых в христианской литературе (например, образов лестницы, света, вестника; см. об энергии как вестнике сущности на с. 123)[12]
.Сейчас трудно сказать, получил ли А.Ф. Лосев непосредственный импульс для написания этой книги от философов и богословов, специально занимавшихся осмыслением религиозного опыта имяславцев и их спора с «имяборцами», отрицавшими «реальность Имени Божия», или же обратился к проблеме имени самостоятельно, испытывая при этом влияние тех старых систем, которые, как он писал, «давно всеми забыты и, можно сказать, совершенно не приходят никому на ум» (с. 18). Важно в данном случае лишь то, что глубинное содержание книги связано с идеями имяславия, с проистекающими из этого учения пониманием имени.
«Философия имени» вплоть до настоящего времени еще не была предметом систематического историко-философского исследования. По всей вероятности, первая попытка в ее изучении принадлежит западно-германскому исследователю М. Хагемейстеру, организовавшему в Марбургском университете семинар по изучению этой книги. Характерно, что среди многих ее смысловых линий он отмечает и линию имяславия:
«Мы проникали в мир мировой мудрости, где знакомая нам традиция, идущая от Платона через Плотина и Николая Кузанского, немецкую классическую философию, Гуссерля и Кассирера, сочеталась с новой для нас специфически русской частью мысли Лосева, сопоставимой с имяславием и представлениями о магии слова в русском символизме. Нам становилось ясно, что Лосев возвел то понимание языка, которое лежит в основе поэзии Белого, Мандельштама, Вяч. Иванова, на уровень философского понятия» [16, с. 159][13]
.