Философия красоты

Определяющее слово было найдено. Некрасивое. Вот в чем главное отличие между двумя смертями. Отравленное шампанское и медицинский скальпель на стеклянном столике.

– Ну и о чем ты думаешь? – Олег Иванович брезгливо поднял мертвую руку. Скрюченные пальцы, украшенные длинными – и зачем ей такие? – ногтями выглядели иррационально, это не рука, а лапа какая-то. – Не хватало на нашу голову… Кто ж ее так приголубил-то? Чего молчишь, Шерлок ты наш дорогой, скажи уж чего-нибудь, просвети болезных…

Эгинеев изо всех сил старался не обращать внимания на болтовню коллеги. Отчего-то Олег полагал, будто настоящему сыщику надлежит быть общительным. Коммуникабельным.

Интересно, а эта псевдо-дива, была коммуникабельной?

Убийство произошло не так давно, Эгинеев, конечно, не эксперт, но тут и без экспертизы ясно – трупного окоченения нет, трупных пятен тоже, а вот относительно точного времени смерти – здесь вопрос сложный, в воде тело остывает быстрее. Или медленнее? Черт, забыл.

Нет, наверное, все-таки быстрее. А если вода горячая? Дьявол, ну и дурацкие мысли сегодня в голову лезут.

– Полосовали ее знатно… Профессионально. Слушай, может новый Джек-Потрошитель?

– Сплюнь.

– Да ладно тебе.

Эгинеев знал, что в глубине души Олег мечтает о подвиге. Настоящем подвиге, с большой буквы, а разоблачение маньяка – чем не подвиг? А если еще погоня, заложники, ранение… больница, цветы, медаль… Еще одна глупая мечта в коллекцию Эгинеева. Ну почему люди не замечают, насколько глупы их мечты? Почему люди вообще ничего не замечают?

– Всю исполосовал, а лицо не тронул, – Олег почти нежно провел кончиками пальцев по смуглой коже. – Некрасивая.

– Что? – Эгинееву показалось, что он ослышался.

– Некрасивая, говорю. Вот моя Людка, она красавица, а эта… ну сам погляди, чего в ней такого, чтоб моделью зваться? Ни рожи, ни кожи, а Людке, когда хотела в модели пойти, отказали, дескать, таких, как она много. Ну по мне так хорошо, что много, а у них получается, чтоб моделью стать, нужно быть вот такой вот уродиной.

Эгинеев промолчал, он не знал, что ответить, он совершенно не разбирался ни в красоте, ни в модельном бизнесе, ему просто было очень жаль эту несчастную девицу. Когда жалость стала мешать работе, Эгинеев вышел из ванной комнаты – Олег и сам справится, – а он пока квартиру поглядит.

– Ничего там не трогай! – Долетело запоздалое предупреждение. Эгинеев только хмыкнул – то же мне, новичка нашли, он и сам знает, что пока работают эксперты, руки лучше держать в карманах.

Вот что его поражало в данной квартире, так это несоответствие жилья статусу хозяйки. Модели, в представлении капитана Эгинеева, обязаны были обитать в шикарных апартаментах, вроде как у Аронова, чтобы там зеркала, мебель вычурная, кровать под балдахином и отдельная комната под шмотки – Кэнчээри в кино видел, что богатые женщины платья свои не в шкафу хранят, а в особом помещении, в гардеробной. А тут мало того, что квартира однокомнатная, да причем старой планировки, так и обставлена еле-еле. В единственной комнате со всей мебели – трюмо, заставленное разнокалиберными баночками, видавший виды мягкий уголок, да стеклянный столик с телевизором. Смятая одежда валялась где попало: на полу, на кресле, на диване, даже на телевизоре, о гардеробной и речи не шло – максимум, что позволяла эта квартира – встроенный шкаф в крошечной прихожей.

– Значит, говоришь, модель? – Олег, закончив в ванной, перебрался в комнату. – Бедновато нынче модели живут… А ты часом не ошибся, дорогой товарищ? Вдруг перепутал похожих девиц?

– Нет. – Объяснять, что подобное лицо не спутаешь, Эгинеев не собирался, все равно не поверят, где уж чукче в модельном бизнесе разбираться. Вместо этого он указал на лежащий на полу журнал, с обложки которого хмуро взирала потерпевшая.

– Надо же, и впрямь модель, – Олег, присев на корточки, рассматривал журнал с нездоровым любопытством. – А тут она ничего, даже симпатичная… хотя с нынешней техникой из любой курицы павлина сделают.

Взяв двумя пальцами шелковую штуковину непонятного предназначения – то ли платье, то ли юбка, то ли вообще нижнее белье – Олег заметил.

– И шмотки дорогие. Я Людке как-то хотел подарок сделать, зашел в… ну в магазин один, на цены глянул и вышел. Вот скажи, Эгинеев, на хрена бабе шелковые трусы за полштуки баксов? Или платье за десять штук? Она его два раза наденет и все, новое покупай? А эта покупала… Прикинь, она ж за эти деньги нормальную хату выправить могла, а вместо этого все на тряпки спустила. Дура.

– Дура. – Согласился Эгинеев, и внезапно понял, что ему не нравилось в этой квартире, с самого первого взгляда не нравилось. Здесь не жили, вернее, только-только переехали и задерживаться не собирались, отсюда и общий беспорядок, и отсутствие всяких там мелочей, вроде фотографий, безделушек, комнатных цветов и прочей женской дребедени. Отсюда шмотки на полу и пыль на подоконнике – зачем вытирать, если скоро тебя здесь не будет?

Олег, выслушав Эгинеева, только хмыкнул: