Читаем Философия освобождения полностью

Тем не менее, с высочайшим человеческим благоразумием он усовершенствовал часть теории познания Канта и неопровержимо обосновал свои усовершенствования. Первый вопрос, который он задал себе: «Как мы вообще видим внешние объекты? Как весь этот мир, который так реален и важен для нас, возникает внутри нас? Он справедливо обиделся на пустое выражение Канта: «Эмпирическое мировоззрение дано извне». Этот вопрос заслуживает особого внимания, поскольку ничто не кажется нам более очевидным, чем возникновение объектов. Они появляются одновременно с открытием век; какой сложный процесс должен произойти в нас, чтобы произвести их в первую очередь?

Шопенгауэра эта одновременность не беспокоила. Как и Кант, он исходил из ощущений органов чувств, которые являются первой точкой отсчета на субъективном основании для происхождения взглядов. Он внимательно рассмотрел ее и обнаружил, что она действительно дана, но восприятие не может возникнуть в органах чувств, как хотел бы Кант; ибо

Ощущение любого рода является и остается процессом в самом организме, но как таковое ограничено областью под кожей и поэтому само по себе никогда не может содержать ничего, что лежит за

пределами этой кожи, т.е. вне нас.


Если ощущение должно стать восприятием, то интеллект должен включиться в деятельность и выполнять свою единственную функцию – закон причинности:

Ибо, в силу своей самовосходящей формы, таким образом, априорно, то есть до всякого опыта (ибо до тех пор это еще невозможно), он представляет себе данное ощущение тела как эффект (слово, понятное только ему), который как таковой обязательно должен иметь причину.


Закон причинности, априорная функция интеллекта, в познании которой он нуждается так же мало, как желудок нуждается в пищеварении, есть, следовательно, не что иное, как переход от следствия в органе чувств к причине. Я прошу вас обратить на это внимание, поскольку Шопенгауэр, как мы увидим позже, изгибает простой закон в различных направлениях и, очевидно, делает над ним насилие, только для того, чтобы иметь возможность отвергнуть всю трансцендентальную аналитику Канта.

Шопенгауэр продолжает:

В то же время он берет на помощь форму внешнего чувства, которое также предрасположено в интеллекте, т.е. в мозгу, пространство для переноса этой причины за пределы организма: ведь только таким образом внешнее становится для него бытием.

Эта операция понимания, однако, не является дискурсивной, рефлексивной, протекающей in abstracto, посредством понятий и слов; но интуитивной и совершенно непосредственной. Ибо только через него, следовательно, в понимании и для понимания, предстает объективный, реальный физический мир, заполняющий пространство в трех измерениях, который затем, во времени, по тому же закону причинности, еще более изменяется и перемещается в пространстве.


Согласно этому, интеллект должен создавать объективный мир, и наше эмпирическое восприятие является интеллектуальным, а не просто чувственным.

Далее Шопенгауэр победоносно утверждает интеллектуальность восприятия (возведение перевернутого изображения на сетчатке; простое видение двояко воспринимаемого, в результате попадания в одноименные места; двойное видение через прищуривание; двойное ощущение предмета со скрещенными пальцами) и мастерски объясняет, как интеллект перестраивает просто планиметрическое восприятие с помощью третьего измерения пространства в стереометрическое восприятие, сначала конструируя отдельные тела из градаций света и темноты, а затем давая им одинаковые имена.

отдельных тел по градациям света и темноты, а затем определяет их местоположение, т.е.

расстояние друг от друга, с помощью зрительного угла, линейной перспективы и воздушной перспективы.

Таким образом, согласно Шопенгауэру, чистые представления Канта, пространство и время, являются не формами чувственности, а формами понимания, единственной функцией которых является закон причинности. За этим усовершенствованием теории познания Канта следует другое: он отделил интуитивное знание от абстрактного, понимание от рассудка; ведь таким образом наше знание освободилось от чистых априорных понятий – чрезвычайно вредного и запутанного клина, вбитого необоснованно.

У Канта чувственность смотрит, разум мыслит (факультет понятий и суждений), рассудок заключает (факультет выводов и идей); у Шопенгауэра органы чувств дают лишь материал для восприятия (хотя он также приписывает органам чувств способность восприятия, о чем позже), разум смотрит, рассудок мыслит (факультет понятий, суждений и выводов). Разум, единственной функцией которого является формирование понятия, по мнению Шопенгауэра, ничего не вносит в производство феноменального мира. Оно только повторяет его, только отражает его, и рядом с интуитивным познанием идет рефлексивное познание, которое совершенно отличается от него.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука