Читаем Философия освобождения полностью

Эта форма должна мыслиться под образом точки, которая обладает способностью простираться на неопределенное расстояние (in indefinitum) в соответствии с тремя измерениями. Для него нет разницы, размещает ли чувственность его вокруг песчинки или вокруг слона, используется ли его третье измерение для определения расстояния до объекта, стоящего в 10 футах от меня, или до Луны, применяется ли оно одинаково далеко во всех измерениях, или одновременно, или как-то иначе. Оно само не является восприятием, но передает все восприятия, так же как глаз не может видеть сам себя, а рука не может схватить сама себя.

Это позволяет понять, как мы приходим к воображаемому пространству. Благодаря опыту мы учимся использовать точку-пространство – иначе она лежала бы в нас как мертвая – и на усмотрение субъекта позволяем ей расходиться по трем измерениям, не давая ей объекта, насколько она хочет.

Таким образом, мы проходим через «бесконечные небесные пространства» без содержания и всегда беспрепятственно продвигаемся вперед. Без этой всегда готовой формы извращенный разум никогда не смог бы создать бесконечное пространство на основе неограниченного взгляда в простор. Ведь возможность неограниченного взгляда уже основана на априорной форме пространства (точка-пространство). – Хотелось бы также отметить, что правильное применение космоса требует длительного и серьезного изучения. Маленькие дети тянутся ко всему, к луне, к картинам на стене. Перед их глазами все плывет: они еще не научились пользоваться третьим измерением. То же самое, как известно, наблюдается у слепых детей, перенесших операцию.

Последствия, которые допускает точечное пространство, чрезвычайно важны. Ведь если бесконечное пространство является чистым понятием a priori, то совершенно точно, что вещь сама по себе не имеет протяженности. Чтобы понять это, требуется лишь очень краткое размышление, ибо ясно, что в этом случае каждая вещь имеет свое продолжение только взаймы от единственного бесконечного пространства. Если, с другой стороны, пространство – это не чистое восприятие, а лишь форма для восприятия, то протяженность основывается не на пространстве, а лишь на воспринимаемости; признание протяженности зависит от субъективной формы. Если, таким образом, вещь сама по себе имеет какой-либо путь (что нам пока не приходится исследовать), то она, конечно, также протяженна, т.е. имеет сферу действенности, хотя пространство лежит в нас априори, как субъективная форма


Что касается времени, то вопросы те же самые.

– Производит ли время синтез многообразия, которое чувственность представляет в своей первоначальной восприимчивости? или

– производится ли она синтезом многообразия, которое чувственность представляет a posteriori?

Кант говорит:

Время определяет взаимосвязь идей в нашем внутреннем состоянии.

(Kk. 72.)

Поэтому мы должны взять за основу именно внутреннее состояние. Если мы заглянем внутрь себя и предположим, что внешний мир нам по-прежнему совершенно неизвестен и не производит на нас никакого впечатления, а также что наше внутреннее существо не представляет нам никаких изменений, мы будем как мертвые или погруженные в глубочайший беспробудный сон, и в нас никогда не возникнет представление о времени. Поэтому изначальная восприимчивость чувственности не может дать нам ни малейшей данности для производства времени, поэтому на первый вопрос мы отвечаем отрицательно.

Если теперь мы подумаем о чередовании ощущений внутри нас, а на самом деле только о восприятии нашего дыхания, изгнания, которое регулярно следует за втягиванием воздуха, то мы получим множество реализованных моментов, которые мы можем связать друг с другом. Поэтому только исполненное время является ощутимым, а исполнение моментов возможно только через данные опыта. Никому не придет в голову сказать, что наши внутренние состояния не принадлежат опыту и не даны a posteriori.

Но как возникает бесконечное время, которое, в конце концов, считается по сути бессодержательным? По аналогии с бесконечным пространством. Мыслящий субъект абстрагируется от содержания каждого момента. Переход от настоящего к настоящему, лишенный своего содержания, является единством, которое передается воображению для синтеза. Но поскольку пустой момент никак не является объектом созерцания, мы заимствуем у пространства


Поэтому апостериори можно построить бесконечное время, то есть у нас нет определенного представления о нем, а есть только уверенность в том, что прогресс синтеза нигде не будет остановлен. Но мы спрашиваем здесь, как и в случае с космосом, имеем ли мы право на такой синтез? Не самое малое мыслимое время может быть переданы нам неисполненными на опыте. Каждый пытается найти для себя пустой момент. Выбросьте все из быстрого перехода от настоящего к настоящему, и человек, по крайней мере, отработал это наименьшее количество времени, размышляя.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука