Философия поэзии, поэзия философии

12 лет занятий с аутичными детьми укрепили меня в этом мнении: подлинная жизнь электронного аутиста – его владычество в мipe компьютерных «фэнтази»: он взрывает виртуальные замки и сбрасывает в пропасти виртуальные машинки, уничтожает неугодных ему виртуальных человечков; здесь, в этом владычестве – его главная и подлинная жизнь. Жизнь же в мысли и во плоти воспринимается им как некая досадная помеха, возмущающая его виртуальный мip и виртуальный «покой». Дело доходит до ненависти к реальной окружающей жизни – особенно у тех детей, которые не получили потребную им меру внимания, заботы и любви. Возможно, здесь кроется одна из причин участившихся в последние годы случаев немотивированных, в том числе и серийных, убийств и демонстративных групповых избиений, совершаемых школьниками и студентами.

Может быть, со временем эта электронная революция, преодолев свои отчуждающие издержки, раскроет перед множеством людей новые горизонты не только интуитивного, но и рационального познания. Но сегодня этими плодами электронной революции способны пользоваться лишь немногие. По глобальному счету – тысячи среди многих миллионов. А огромные массы людей погружаются в сети поверхностного электронного общения. Социальное иждивенчество дополняется интеллектуальным и информационным.

Таким образом, из мipa нынешнего культурного люмпена уходят и книга-кодекс и – одновременно – живой другой человек. А современная библиотека оказалась лицом к лицу с кризисом социокультурного, психологического и когнитивного отчуждения.

В горизонте сегодняшнего дня противостояние библиотеки объективным силам человеческого отчуждения и оскудения (в частности, и у нас на Руси) кажется почти что проигранным. Однако, на мой взгляд, у библиотеки есть свое вечное теперь, которое так или иначе востребуется не только и даже не столько сегодняшними, сколько, как мне кажется, завтрашними поколениями человечества. Если, конечно, как говорили древние мудрецы, «будущее будет».

2. Статус книги

Исторически, вся библиотечная реальность, всё библиотечное строительство последних веков строилось вокруг бумажной книги-кодекса. И особенно – в пост-гуттенберговскую эпоху – в печатном ее варианте.

И поныне книги-кодексы, как были, так и остаются золотой валютой мipoвой и отечественной культуры. Сегодня они более долговечны, нежели книги на электронных носителях, менее зависимы от сбоев или капризов энергосетей или от компьютерных диверсий.

Но это не всё. Работа с книгой на современных электронных носителях вполне достаточна для общего ознакомления с предметами нашего интереса или наших исследований. Однако для тонких культурно-исторических исследований (источниковедение, археография, история искусств, книговедение, библиотековедение, музеология…) нужны именно книжные оригиналы[457]. Да и как оцифровывать и возобновлять на электронных носителях образцы уникальных старых или редких книг, не имея под рукой оригиналов?

Но и это не всё. Важность сохранения и развития современной культуры библиотечного (как, впрочем, и архивного, и музейного) дела, включая работу и с традиционными, и с электронными носителями, входит в состав необходимых предпосылок познания самого феномена человека.

Еще Блаженного Августина поражало таинство человеческой памяти: таинство собирания человеческим мышлением разрозненных сведений, воспоминаний, образов и идей, а также мгновенных, поражающих наше сознание сцеплений и связей между ними[458]. Тех самых «нелинейных» и подчас парадоксальных сцеплений и связей, на которых и строится подлинное интеллектуальное творчество.

Труды библиотекарей, архивистов, информатиков, психологов, нейрофизиологов и компьютерщиков последних десятилетий немало сделали для понимания этого таинства. Однако важно иметь в виду, что эти таинственные сцепления и связи – не просто информационны. Они и духовны: они выстраиваются и питаются не просто информацией, но и смыслами, глубокими и творческими страстями, мудростью – всем тем, без чего нет ни науки, ни искусства, ни правосознания, ни религиозного опыта.

Мip современных знаний и – шире – мip познания как такового, не может быть сведен к утилитарно-прикладным тематикам и задачам. То, что воспринимается обыденным сознанием как «бесполезное», может оказаться (да нередко и оказывается!) необходимой предпосылкой и функцией не только чисто познавательного, но и социального опыта [459]. Действительно, что бы представляла собой человеческая жизнь без таких – с обывательской точки зрения – «бесполезных» вещей, как философия, богослужение, искусство, самоценный мip детства, игра, рекреация? То, что третируется как бесполезное, на самом деле – именно как высшее познание – оказывается в числе предпосылок нормального развития; за недооценку этих предпосылок экономика, социальность и государственность расплачиваются надломами и распадами[460].