Философия поэзии, поэзия философии

Во всяком случае, можно было бы обозначить нашу эпоху как эпоху беспрецедентной революции интеллектуальных и материальных производительных сил на качественно и беспрецедентно новой основе – на основе электронных технологий, когда информация, сохраняемая и мгновенно передаваемая посредством электронных импульсов, становится основным и во многих отношениях определяющим богатством и могуществом общества. Электронная революция в области производительных сил несет в себе огромные и многозначные сдвиги в сферах социальности и сознания. Эти сдвиги касаются и социальной организации, и новых эвристик мышления, и новых форм повседневного общения между людьми[450], и даже самих новых горизонтов культуры. Действительно, поисковые системы, онлайн-библиотеки, обеспечивающие широкий (в частности, и бесплатный) доступ к книгам и рукописям, нуждающимся в особом режиме хранения[451], – всё это создает беспрецедентные возможности приобщения огромного числа людей к подлинной культуре. Вопрос только в том, какого рода информационных продукт запрашивается тем или иным конкретным пользователем[452]…

Да и кроме того, эвристика эвристике рознь. Электронная революция внесла неоценимый вклад в современный опыт приумножения, сохранения и творческих перестроек наших знаний. Однако побочным продуктом этого процесса оказывается антиэвристика взлома баз данных и денежных депозитов, рассылки компьютерных «червей»…

И здесь – коль скоро речь зашла об электронной революции в современной культуре – самое время обмолвиться несколькими словами о природе революций. Многие революционные события в истории человечества предопределяли собой великие и благоприятные сдвиги долговременного порядка (напр., в сферах технологической, социо-экономической, правовой, общекультурной, религиозной и т. д.).

Однако в кратковременных перспективах истории революционные ломки – вещь весьма болезненная и подчас непоправимо драматичная. Взрывая основы старой, устоявшейся, хотя и внутренне ослабевшей жизни, взрывая ее институты и смыслы и не успевая создавать новые традиции, – революционные ломки приоткрывают и высвобождают огромные и глубокие залегания «коллективного бессознательного», высвобождают и выводят наружу целые пласты архаических ментальных структур: иждивенчество, жажду передела благ и уравнительной «справедливости», мстительные страсти[453]… Русская литература прошлого столетия (как критики или печальные ироники «Великого Октября», так и его апологеты – весь спектр нашей словесности от Ивана Бунина до Александра Серафимовича) подробнейшим образом описала весь этот круг явлений.

Развитие современных производительных сил вызвало к жизни многомиллионные пласты духовного люмпен-пролетариата, ставшего объектом и социального, и культурного отчуждения.

Действительно, если говорить об отчуждении, – миллионы и миллионы нынешних людей рождаются, живут и умирают, будучи объектами, по крайней мере, двойного отчуждения:

– отчуждения социального (они в той или иной мере вытеснены из материального и интеллектуального производства[454], хотя общество и способно до поры до времени обеспечить эти новые массивы по большей части вынужденных бедняков или социальных маргиналов некоторым минимумом «хлеба и зрелищ»[455]),

– отчуждения культурного (я бы сказал даже жестче: отчуждения когнитивного).

И вот на этом последнем типе отчуждения – именно с точки зрения библиотековедческой – стоит остановиться подробнее.

Культура предшествующей эпохи (по Маршаллу Мак-Люэну – культура «гуттенберговской галактики», по Юргену Хабермасу – культура «модерн-проекта») имела в своей основе опыт работы с бумажной книгой и связанный именно с бумажной книгой опыт картезианского самоанализирующего и саморазвивающегося знания. На этой культуре бумажной книги-кодекса (как правило, светской) строились и наука, и поэзия, и образовательные процессы. Причем последние касались не только культурных элит, но и широких масс: объяснить грамматическое правило, доказать теорему, описать (хотя бы даже самым поверхностным образом) причинную связь явлений и событий в естествознании или в истории, показать последовательность тем и событий в литературном тексте, – все эти навыки в той или иной мере усваивались даже хорошими учениками средней школы.

Но вот пост-модерная культура, электронная культура оперирует en masse не столько саморазвивающимися понятиями и смыслами, сколько комбинаторикой образов, подчас случайных ассоциаций, острых и далеко не всегда продуманных парадоксов… Короче, принуждающая логика (которая также может иметь свои провалы и тупики) теснится произвольной комбинаторикой. Тем самым отчасти подрывается и логическая основа мыслительных способностей человека[456]. Не факт, не доказательство, но произведения в жанре «фэнтази» с их несдержанным авторским произволом выглядят как бы эмблемой этой новой электронной массовой культуры. Произвольные «фэнтази» – через компьютерные игры – входят как бы в самую сердцевину этой отчужденной от самой себя культуры.