Философия современной мусульманской реформации

Гл. 5. Восход и закат культурного духа мусульманской реформации

§ 1. Восход «свободного духа»

Последним прибежищем реформаторов является историческая судьба созданной ими системы. В этой ситуации имеется парадокс – иногда странный, а иногда трагический. Тем не менее, и жизнь, и идея имеют конец, который означает новое или обновлённое начало. Мысль, как и жизнь, может закатиться, не успев достигнуть того, что могло бы стать жизнеспособным духом или обеспечить ей воспроизведение либо искажение в качестве части «несчастной судьбы» как человека, так и идеи. Здесь действует один закон: скрытый парадокс существования и вероятия. Как правило, крупный мыслитель осознаёт этот парадокс уже на закате жизни, словно бы ощущая горизонты желания и ужаса.

Вероятно, с таким ощущением столкнулся в конце жизни Мухаммед Абдо. В своей незаконченной автобиографии он акцентировал внимание на том, что все его взгляды на общество и государство были пронизаны «духом призыва», хотя он не был имамом, за которым следуют верующие, как не был и руководителем, за которым идут послушные массы. Он ощущал, осознавал, интуитивно чувствовал значимость «духа» в призыве к реформе, хотел довести реформаторскую мысль до её философской полноты. Неслучайно в конце жизни он постарался объединить и систематизировать свои устные лекции в книге «Трактат о единобожии», – словно это было последним прибежищем духа реформаторской миссии.

В идейной направленности, в теоретических задачах, поставленных автором перед его «Трактатом о единобожии», обнаруживается последняя попытка подчинить идею единобожия реформаторскому контексту, избавить её от критериев политического подхода. Трудно сказать, осознавал ли он это, но логика реформации и доля умеренности, которая обнаруживается в его идеях и в его личности, позволяют предположить, что осознавал. Ещё более вероятным это предположение становится, если прочитывать «Трактат о единобожии» в данном контексте. Специфически спокойный стиль «Трактата о единобожии» подспудно отражает умиротворенность и спокойствие старца, осознавшего справедливость той истины, что время проходит, а история остаётся. В истории ислама нет более значительной фундаментальной идеи, чем идея монотеизма. Именно эта идея занимала всех дерзких мыслителей, пытавшихся отыскать первопричину, увязать причины и следствия в сущем и во времени, исследовать тайну и смысл жизни. Такой комплекс присутствует в любом исследовании, нацеленном на выстраивание системы естественного и сверхъестественного бытия. В предисловии к «Трактату о единобожии» Мухаммед Абдо говорит, что он в своей книге «следовал по пути первоначальных предков, не обращая внимания на мнения тех, кто за ними последовал», а также «удалялся от споров между толками, отстранялся от вихрей раздоров и смут»[363].

Мухаммед Абдо хотел сказать, что излагаемое им в книге ближе к тому отношению к монотеизму, которое имело место в первоначальную эпоху ислама. Он не стал придавать значения шумной полемике позднейших мутакаллимов вокруг данного вопроса и отстранился от споров, которые шли вокруг идеи единобожия в разные эпохи, удалился от «вихрей раздоров и смут». Но что он подразумевает под этими «раздорами и смутами»? Имеются ли в виду политические коллизии, приведшие его к вынужденному переселению из Египта в Ливан? Ведь «Трактат о единобожии» представляет собой плод спокойных раздумий, которым он впервые смог предаться после беспокойной жизни в тогдашнем Египте. Это «спокойствие» заставило его выплеснуть суть своих размышлений в лекциях, прочитанных им в 1886 году и собранных вновь после их утраты. Безусловно, это и был период удаления от «вихрей раздоров и смут», побудивших его искать покоя в Ливане. Здесь он заново открыл для себя фундаментальную значимость исследования понятий единства и умеренности в Боге, во Вселенной, в сущем и в вере, во всех тех вопросах, которые легли в основу его вышеупомянутых лекций.

Если взглянуть на уровень его лекций по вопросам единобожия, то они выглядят обычными – в том смысле, что в лучшем случае не превосходят по своему уровню сформулированного в широко распространенных трактатах по каламу. Однако их простота и доступность сумели приблизить сложный старинный калам к пониманию обычных людей, помогли преодолеть сложность его философских построений, изолировать от шумных богословских дискуссий и баталий.