Философия субъективности

«Очевидность, – комментирует Гайденко эти высказывания, – таким образом, есть, по Гуссерлю, непосредственное переживание истины как согласия, совпадения интенционального содержания акта сознания с предметным содержанием, предметной данностью – положением вещей (Sachverhalt). Именно это переживание и только оно одно удостоверяет нас, что такое совпадение имеется налицо. При этом характерно, что чувство очевидности тождественно самоданности предмета, полной его самоявленности (Selbsterscheinung), как говорит Гуссерль; другими словами, сознание в этот момент является чисто рецептивным, оно только позволяет предмету открыться нам, показать себя, явить себя. Вот почему у Гуссерля восприятие – основной модус сознания, как бы условие возможности всех других модусов: ведь в восприятии непосредственно открывается бытие предмета; тому, что со стороны субъекта мы называем восприятием, со стороны предмета соответствует бытие. В этом – своеобразный эмпиризм феноменологии, своеобразный потому, что сильно отличается от эмпиризма XVII–XVIII вв. и сближается скорее с интуитивизмом (не будем забывать, что Гуссерль имеет в виду восприятие чистых феноменов, а не эмпирических явлений)»[319].

Исследуя чистое переживание временности, Гуссель показал, что «всякое интенциональное переживание содержит нетематические данности (на которые не направлено сознание) составляющие как бы двухсторонний горизонт переживания», причем нетематический горизонт «составляет как бы некоторое «предварительное» знание о предмете, который рассматривается тематически».

«Согласно Гуссерлю, – пишет Гайденко, – не существует опыта в самом простом смысле как опыта относительно вещи, посредством которого мы, впервые постигая эту вещь, узнавая о ней, не «знали» бы о ней уже заранее больше того, что мы при этом узнаем.

Горизонт – это не неподвижная граница, он движется вместе с движением трансцендентальной субъективности. Горизонты отдельных предметов сливаются в единый тотальный горизонт, который и есть то, что мы обычно называем «миром». Этот тотальный горизонт («жизненный мир». – В.Р.) есть нечто наперед данное, нечто «нетематически» присутствующее в любом интенциональном переживании и составляющее заранее данную почву всякого опыта»[320].

Методология, интенсивно формировавшаяся в течение всего XX столетия, – еще одно направление, в рамках которого осуществлялась критика традиционно понимаемой личности и реальности. По мнению Г.П. Щедровицкого, четко противопоставившего «натуралистический» и «деятельностный» подходы, нечего «пялиться» на объект и мир, чтобы разрешить проблемы, волнующие человечество. И объект и в целом понимание мира являются продуктами деятельности, но не отдельного человека, а деятельности как деиндивидуального образования, развивающегося под влиянием, частично, внешних факторов (механизмов воспроизводства, трансляции, коммуникации, комплексирования и пр.), частично, внутренних противоречий.

«Объект как особая организованность, – пишет Г. Щедровицкий, – задаются и определяются не только и даже не столько материалом природы и мира, сколько средствами и методами нашего мышления и нашей деятельности. И именно в этом переводе нашего внимания и наших интересов с объекта как такового на средства и методы нашей собственной мыследеятельности, творящей объекты и представления о них, и состоит суть деятельностного подхода»[321].

Естественно, что деятельностный подход может быть распространен и на само мышление, а также деятельность, они тоже являются объектами, и поэтому должны быть распредмечены. Эта интенция подкрепляется и результатами социокульных и псевдогенетических исследований мышления и деятельности, которые ведутся, начиная с шестидесятых годов прошлого столетия. В результате в самой методологии (на третьем этапе ее развития) намечается подход, по сути, отрицающий возможность конституировать мышление, стоя в самом мышлении (конституировать деятельность, стоя в деятельности).

Однако более характерно отрицание автономности мышления для культурологи. Последние утверждают, что мышление и деятельность обусловлены культурой, социальной коммуникацией, творчеством самих мыслителей, требованиями современности (отсюда значение проблематизации).

Мы привели здесь всего несколько, хотя и важных, примеров критики картезианско-кантианской картины действительности. На самом деле их значительно больше. Под влиянием этой критики и задания новой реальности личность стала пониматься как обусловленная культурой, историей, языком, общими условиями жизни, а не только собственной активностью и творчеством. При этом, с моей точки зрения, дилемма «личность – социум» решается в пользу симбиоза этих двух начал и организмов, а не доминирования того или другого.

4. Конституирование себя как способ жизни новоевропейской личности