Философия субъективности

Наконец, я не предлагаю рецепты для всех. Если любовь существует и на личностном плане, а не только на биологическом и социальном, то не может быть общих решений. Речь идет о перспективе любви для людей моего типа. С одной стороны, я признаю тенденции современной массовой культуры, полностью уклониться от которых невозможно, а также влияние структур обыденности. Здесь и культивирование секса, и рекламные, усредненные и часто примитивизированные образы любви, и внушение современному человеку через СМИ представлений, по которым всегда можно сменить партнера в любви, и реальная социальная возможность это сделать (измена, адюльтер, развод), и демонстрация в искусстве, ТВ (например, как в передаче “За зеркалом”), а также в самой жизни смелых публичных экспериментов в области любви и семейных отношений, наконец, давно описанные и обсуждаемые в литературе процессы угасания романтического чувства под влиянием быта, обыденности, монотонности, исчезновения новизны. С другой стороны, мне лично импонирует любовь как глубокое и устойчивое чувство, и я надеюсь, что такая любовь переживет все эксперименты и времена, тем более, как показывает социальный опыт, в конце концов, хуже от этих экспериментов бывает прежде всего самим экспериментаторам.

Так вот, мне кажется, что единственный способ сохранить любовь как глубокое и устойчивое чувство – не держаться всю жизнь за образ романтической любви, а выращивать новый орган и тип любви, назовем ее “креативной”. Любовь-творчество, зрелая любовь должна сменять романтическую любовь, беря из нее все лучшее – духовное делание, идеализацию, эстетическую установку. Но любовь-творчество, креативная любовь включает все эти элементы в другое целое, где главным является культивирование родственности, включение любви в общий план жизни человека (как личности и социального индивида), поддержание и оживление любви, противостояние тенденциям разрушающим любовь (нужно стремится не переступать в любви естественные границы, не втягиваться в конвейер наслаждений, осмыслять соблазны массовой культуры и противостоять им и т. п.), сознательная работа, направленная на все основные стороны жизни и любви человека. Понятно, что выращивание креативной любви – дело непростое и тоже в отдельных случаях может потребовать смены партнера, но подобный шаг в рамках креативной любви не связан с ее природой. Безусловно, креативная любовь предполагает от личности более сложное поведение, чем, например, в случае романтической любви, но, думаю, без этого любовь в нашем мире не спасти, зато сделать следующий шаг в развитии человека – необходимая и достойная цель и задача современной личности.

Итак, сегодня, на мой взгляд, приходится решать сразу две задачи. Осуществлять критику тех устремлений и социальных практик, которые разрушают любовь и личность. Устанавливаться в любви заново. Последнее предполагает не только продумывание и изучение любви (ее истоков и эволюции в культуре), но и практические усилия в областях практики любви и конституирования современной личности. Современному человеку заново приходится устанавливаться не только в любви, но и как субъекту, как личности.

Кстати, если следовать Аристотелю, утверждавшему, что человек – это политическое существо, то участие в общественной жизни – тоже момент правильной жизни.

7. Российский выбор

В плане общественной жизни я следую за Аристотелем, который, полемизируя с Платоном, предлагавшим по коммунистически уравнять собственность, писал.

«Но если бы даже кто-нибудь установил умеренную собственность для всех, пользы от этого не было бы никакой, потому что скорее уж следует уравнивать человеческие вожделения, а не собственность. А это возможно достигнуть лишь в том случае, когда граждане будут надлежащим образом воспитаны посредством закона»[407].

Другими словами, я стараюсь быть законопослушным и посильно участвовать в политической жизни, «руководствуясь общественной пользой», как я это понимаю. На заре перестройки меня вполне устраивала формула «построения правового, демократического общества» с рыночной, социальной ориентацией. Но сегодня после стольких лет реформ я в полной растерянности, и вот почему. Мне со всех сторон говорят, что наша страна и культура не готовы ни к правовой жизни в западном понимании, ни к демократии, и, напротив, удел ее – бесправие, деспотизм и эгоизм властей. Уверяют меня в этом как западные политики, так и наши, отечественные. Не так давно в «Нью-Йорк Тайме» вышла статья, где можно прочесть следующее.