Философия уголовного права

Нет сомнения, что заявляемые в такой крайней форме притязания во имя историзма не могут рассчитывать на успех в современной законодательной практике. Справедливо замечает Вл. Соловьев, что если современные уголовные наказания представляют собой историческую трансформацию первобытного принципа мести, то отсюда еще отнюдь не следует, что понятие мести, т. е. воздаяния злом за зло, страданием за страдание должно окончательно определять наше отношение к преступнику: по ироническому замечанию покойного философа, «ни один дарвинист из принимаемого им происхождения человека от низших животных, насколько известно, не выводил того заключения, что человек должен быть скотиной»[159]. Если из некоторых приводимых Цуккером примеров западноевропейской законодательной практики действительно нельзя не убедиться, что уголовный закон низводится иногда на степень простого средства партийной борьбы или политической отместки, то, во-первых, отдельные злоупотребления нельзя возводить в общее правило, во-вторых, со злом следует бороться, а не успокаиваться на мысли о его мнимой неизбежности. Может ли быть признано терпимым то, что сам автор называет патологическим?

Но отрицательное отношение к раболепному преклонению пред властью прошлого нисколько не мешает признать в исторической традиции крупную реальную силу, с которою – вредна ли она по своему содержанию или, напротив, полезна – не может не считаться трезвая и расчетливая политика, социальная вообще и в частности уголовная. В цитированных частью исторических, частью психофизиологических розысканиях следует видеть в общем здоровое научное направление. Вдумчивое отношение к существующей системе наказания, ясное представление не только о тех рассудочных целях, которые исторически ставила себе уголовная репрессия, но и о тех чувственных импульсах, влияние которых она испытывала и продолжает испытывать, – составляют полезную подготовительную стадию ко всякой уголовно-политической работе. Мы только можем бессмысленно ломать, но не продолжать постройку или разумно перестраивать, если не знаем ни почвы, на которой возводится здание, ни свойства и происхождения материалов, употребленных ранее на стройку. Каждая ломка отзывается болезненно на общественном организме, неизбежно требуя затраты лишних сил на усвоение новых порядков. Уже простое соображение возможной экономии сил вынуждает политика относиться внимательно к сложившейся привычке населения действовать по известным побуждениям, щадить ее и вместе утилизировать, направляя в желательную сторону. Из двух путей, приблизительно равно ведущих к цели, – старого и нового – осторожный политик охотнее избирает первый, предпочитая умелое использование существующего или исторически испытанного рискованным опытам оригинального творчества в чисто рационалистическом духе[160].

Итак: уголовно-политические соображения с одной стороны, и с другой – нравственные воззрения руководящих кругов населения, юридические начала, уже воспринятые законодательством, и сила исторической традиции, – таковы основные факторы, равно – de lege lata и de lege ferenda – определяющие устройство уголовной репрессии.

Первенствующая, руководящая роль принадлежит среди них, бесспорно, соображениям уголовной политики, научная разработка которых выступает в уголовном праве под фирмою так называемых релятивных или относительных теорий о праве наказания. Моральное начало, вошедшее в общественное сознание; юридический принцип, укоренившийся в действующем праве, образуют с точки зрения уголовной репрессии более условия социальной среды, с которою должен соображаться действующий, чем активную силу, влияющую на определение цели. Условия могут благоприятствовать планам политика, и в таком случае он использует их, как желанных союзников, и они могут идти вразрез с его видами, – волей-неволей приходится делать им частные уступки, изыскивать базис для наиболее выгодного компромисса.