Философия возможных миров

То ли дело аутопоэзис. Именно он ответственен за великую игру слов и за поэтическое замыкание случаев, принципиально отличное от регулярностей природы. Именно поэтому для конфигураций аутопоэзиса не годится регулярная наука (другой науки, впрочем, и не бывает) – ведь поэзия всегда нова, всегда как откровение, либо она не поэзия вовсе. Две вещи невозможны в этом мире: одноразовая наука и рутинная поэзия. Что отнюдь не опровергает существование теорий, подобных теории трех ключиков, ведь они относятся не к сфере предсказаний и регистраций, а к самому бытию, пусть даже к бытию не удвоенному и не укорененному в повторениях. Вот промелькнули слова замыкание и откровение, соединив их, мы как раз и получаем визуализацию вдруг-ключика, подошедшего к вдруг-ларчику. Вместо предсказания (прогностики) и классификации (регистрации) мы видим мерцающий режим смутного ожидания и внезапного опознания. Опознание носит творческий характер: «Вот он, сонет Шекспира!» – воскликнет тот, кто «правильно опознает» последовательность символов. «Вот она, судьба», – догадается созерцатель кофейной гущи, до этого бессистемно вращавший чашку в руках…

Случилось замыкание, нашлось и откровение – что было раньше? Вопрос не менее каверзный, чем знаменитый «что было раньше – курица или яйцо?». Только в данном случае в вопросе о соотношении замыкания и откровения нет никакой схоластики и он является не теоретическим, а непосредственно экзистенциальным. Можно сказать, что особый подкласс среди откровений составляют открытия.

Вот что, например, рассказала мне знакомая, приехавшая в Пушкинские Горы, чтобы проникнуться атмосферой:

«Я иду по поселку и вдруг слышу, как у входа в магазин женщина говорит своему, видимо, соседу: “Шел бы ты, Степаныч, домой, там твоя старуха который уже час в фортку во́пит”.

И меня осенило. Вдруг все сложилось невероятным образом. Я, во-первых, вспомнила пушкинские строки из “Сказки о царе Салтане”:

День и ночь царица вопит,
А дитя волну торопит…

Пушкин жил в Михайловском, он слышал это диалектное слово с ударением на первый слог – “вопит”, и оно естественно легло в его поэтическую строчку. Значит, и тогда крестьяне говорили так же… Это, понятно, не ахти какое открытие, но оно стало моим личным пониманием. Какую-то ничтожную часть того, что мне открылось, можно конвертировать в пушкинистику, но дело не в этом. Я с особой очевидностью открыла для себя важные вещи про поэзию вообще, да и про само время. Благодаря этому я потом поняла Августина и Бергсона. Да и с тех пор каждое лето стараюсь заехать в Пушгоры хоть на пару дней».

В этом рассказе просматриваются и откровение, и открытие, и совпадение эвентограмм. Чтение Пушкина, соответствующие размышления, праздная прогулка по деревне, люди, говорящие о чем-то своем. Ну и особое настроение – и вот, совпало, ключик провернулся, дверца открылась, произошло открытие…

Обращает на себя внимание чрезвычайно мощная «отдача», резонанс, никак не вытекающий из хода повседневных событий. Как срезонировали слова женщины у магазина и строчка Пушкина! Поэзия, замкнутая в круге символического, как бы совпала с поэзией самого бытия – именно таким и бывает эффект наложения эвентограмм. И, по сути, перед нами аутопоэзис самого бытия, что может иметь и имеет различные следствия, среди которых и мгновенное возникновение союза любящих, и открытие, в том числе и научное открытие. Общий вывод таков: если вдруг – ключик подходит к внезапному замыканию событийности, произойдет нечто такое, что мало не покажется. Десятилетиями пытались завоевать полцарства, но не было ни замочка, ни ключика, но вот оно получено – за коня.

Состояние «раньше – позже» в ситуации ключика и замочка, по-видимому, не может быть определено до конца. Время здесь не является строго упорядоченным в отношении предшествия и следования, как и в квантовой механике, объекты которой еще не упакованы в фюзис, в природу, а существуют как бы на кромке ветвления миров. Поскольку совпадение эвентограмм тоже является вопросом сингулярностей, а не регулярностей, нет ничего удивительного, что и здесь задействовано лишь зачаточное время, упорядочиваемое как раз в результате откровения, открытия, являющегося и открытием нового коридора событийности.