Философия зла и философия преступности

Особо отметим частое использование властью преступных способов ведения политической борьбы, приводящих к расправе над оппонентами. По утверждению В. Н. Кудрявцева и А. И. Трусова, борьба с политическими противниками велась с возникновения политической власти и государства, причем публичные или тайные казни, пожизненное заключение в крепости, нередко с сокрытием имени узника, продажа в рабство, изгнание, истребление семьи или целого рода производились по единоличному решению влиятельного князя, короля, императора, султана, без особых процедур, и считались его суверенным правом. И только буржуазные революции с их лозунгами равного и справедливого суда поставили под сомнение этот порядок[537].

Политические преступления и политические преследования, по мнению Н. А. Зелинской, всегда выступали орудием захвата власти и ее удержания, а государственные перевороты превратились в обыденное явление политической жизни. Одним из наиболее сурово наказуемых политических преступлений были династические посягательства против власти. В династических и религиозных конфликтах, сопровождавшихся жесточайшими формами насилия, преступниками объявлялись представители побежденной стороны, а победители требовали выдачи побежденных, укрывшихся в других государствах. Победители всегда подвергали репрессиям побежденных, причем наиболее жестокие репрессии устраивали правители, пришедшие к власти нелегитимным путем[538].

Как обоснованно заметила Н. А. Зелинская, политическое противоборство часто облекается в форму судебных репрессий — уголовного преследования политических оппонентов. В этом случае политическими преступниками объявляются люди, которые представляют реальную или мнимую угрозу для существующей власти — светской или церковной. При этом лица, находящиеся у власти, и лица, преследуемые властью, часто меняются местами. Бывшие политические преступники, получив вместе с властью возможность называть политическими преступниками своих побежденных врагов, устраивали политические процессы, обвиняя в политических преступлениях своих оппонентов и таким образом создавая тысячи новых «политических преступников». Приводя к власти нелегитимные правительства, революции устанавливали самые жестокие диктатуры[539]. «Нередко, — утверждает Н. А. Зелинская, — бывает трудно определить момент, с которого терроризм антигосударственный — преступление рвущихся к власти — перерастает в террор государства — преступление пришедших к власти. Политические процессы зачастую являются, по существу, политическими преступлениями, в то время как политические преступники — террористы — облекают свои действия в форму “приговора”, присваивая себе право на репрессию»[540]. К вопросу о противоправном использовании властью возможностей уголовного судопроизводства мы вернемся позднее, обсуждая воздействие преступности на уголовный процесс (§ 4 гл. 6).

По оценкам ученых, высказанным почти столетие назад, но не утратившим актуальности, современное государство оказывается монополистом принуждения. Юридически это выражается в том, что власть государства нередко «истолковывается как первоначальная, ниоткуда не заимствованная, — и в этом усматривается даже его критерий. Такая отдаленность государственной власти от повинующихся сообщает ей некоторый абстрактный характер: эта власть уже не осложняется теми интимными, патриархальными переживаниями, которые связываются с положением человека в роде, общине, даже в крепостной зависимости. Само понятие члена государственного союза — подданного и гражданина — гораздо более отвлеченно, чем понятие сородича или сообщинника, — и дело здесь не только в численности этого союза: в него входят крайне разнообразные группы людей, часто чувствующие глубокую отчужденность, иногда прямое взаимное отталкивание. В современную эпоху, — говорил С. А. Котляревский, — государство есть организация власти par excellence[541]; неудивительно, если именно эта власть мыслится как железная грань для личной свободы»[542].