Философия зла и философия преступности

Как не без основания отмечают процессуалисты, политический режим России времен советской власти не очень жаловал личность, что не могло не отразиться на направленности и содержании уголовного процесса[854]. Так, по утверждению В. С. Шадрина, в теории нашего уголовного процесса до недавнего времени доминировало возведенное в принцип мнение, что хотя следует стремиться к одновременному удовлетворению личных и общественных интересов, при необходимости выбора между ними предпочтение должно, безусловно, отдаваться последним. Подобная позиция непосредственно выражалась как в действовавшем уголовно-процессуальном законодательстве, так и в практике его применения. По общему правилу личные интересы признавались заслуживающими удовлетворения и поэтому закреплялись в уголовно-процессуальном законе в виде так или иначе гарантируемых субъективных прав, если они соответствовали общественным интересам или не противоречили им. Иные личные интересы законом не признавались и, следовательно, никакой защитой со стороны государства не обеспечивались. В результате интересами народа оправдывались любые, подчас нелепые и противоположные решения. Развивая свою мысль, В. С. Шадрин констатирует: «Усиление публичного начала в уголовном процессе явилось неотъемлемым атрибутом тоталитарной системы, которая держалась на насилии и подавляла личность. Корни отмеченного явления глубоко уходят в политику и идеологию прежней государственности, неразрывно связаны с общим состоянием отношений между государством и личностью. Выдвигавшиеся государством высокие цели постоянно диктовали необходимость пойти на какие-то жертвы, непосредственно касавшиеся личности отдельного человека. Среди прочих жертв оказалась и гуманизация уголовного процесса»[855].

Однако «стремление строгого соблюдения интересов общества за счет ущемления прав отдельного человека представляет опаснейшее нарушение законности, поскольку противопоставляет общество человеку. Именно такая политика вела к так называемому “обвинительному уклону”, нарушению прав на защиту, несоблюдению требований презумпции невиновности»[856]. Видимо, вследствие того, что в течение долгих лет в нашей стране внимание уделялось преимущественно интересам борьбы с преступностью, причем нередко в ущерб правам и законным интересам граждан, в пореформенной России мы наблюдаем обратную тенденцию: теперь ученые главным образом подчеркивают необходимость защиты граждан от необоснованного ограничения их прав и свобод, порой забывая об интересе публичном.

Впрочем, по мнению ряда авторов, названные интересы не должны жестко противопоставляться друг другу. Так, И. Ф. Демидов рассматривает публичные и личные интересы в уголовном процессе как одинаково важные, замечая, что «их не следует противопоставлять, так как борьба с преступностью имеет своей целью защиту человека, его прав и свобод, защиту интересов общества от преступных посягательств. Чем успешнее будет эта борьба, тем более защищенным будет чувствовать себя человек»[857].

Напомним, что подобные идеи уже высказывали крупнейшие процессуалисты. Интересны размышления на этот счет М. С. Строговича: «При изучении проблемы процессуальных гарантий мы сталкиваемся в юридической литературе с концепцией, сущность которой заключается в том, что весь уголовный процесс в целом есть не что иное, как система гарантий личности от произвола государства. Согласно этой концепции, в этом и заключается вся сущность уголовного процесса — не содействовать государству в борьбе с преступностью, а наоборот, охранять обвиняемых от расправы с ними со стороны государства. Сторонники этой теории отрывают уголовный процесс от задач борьбы с преступлениями, превращая суд в арену, “на которой борются государство и гражданин”»[858].