Уголовный процесс, как правоприменительная деятельность государственных органов по реализации уголовной ответственности, не может быть оторван от уголовно-процессуальной политики конкретного исторического периода, о чем свидетельствует весь опыт развития нашей страны и человечества в целом. Политика государства, прежде всего уголовно-процессуальная, оказывает на уголовный процесс значительное влияние, причем сказанное относится как к самому уголовно-процессуальному законодательству, так и к практике его применения, которая иногда открыто, а иногда завуалировано корректируется властью в необходимую ей сторону.
О доминирующем векторе осуществляемой государством в конкретный исторический период уголовно-процессуальной политики многое может сказать правовой статус участников уголовного процесса, не наделенных властными полномочиями, особенно статус подозреваемого, обвиняемого и потерпевшего.
Справедливое мнение высказал по этому поводу еще И. Я. Фойницкий: «Построение уголовного судопроизводства стоит в тесной связи с положением личности в государстве. При абсолютизме и государственном бесправии личности обвиняемый становится предметом исследования, не имеющим прав стороны, представленным
суду как материал по делу; меры судебного принуждения достигают высшего развития, личное задержание обвиняемого и пытка возводятся в общее правило. Напротив, чем свободнее личность в государстве, тем полноправнее обвиняемый в уголовном процессе. <…> Очевидно, вместе с тем, что положения уголовного процесса, в свою очередь, оказывают крупное влияние на политическое состояние страны и составляют один из главнейших его признаков»[867]
. Развивая свою мысль, И. Я. Фойницкий констатировал: «Ввиду личного начала построение уголовного процесса оказывает глубокое влияние на права и положение личности в государстве. Очевидно поэтому, что уголовный процесс имеет высокое политическое значение. Достойно внимания, что были эпохи полного отсутствия законодательных определений по уголовному праву материальному, но определения процессуальные появляются с первой страницы сознательной жизни народов. В них настоятельно нуждаются и власть, и население. Имея, однако, высокое политическое значение, уголовный процесс не должен превращаться в политическое орудие. Правосудие — высшая и даже единственная политика всякого суда вообще, уголовного в особенности»[868].А. М. Ларин также придавал решающее значение положению личности в уголовном процессе, обоснованно рассматривая его как пробный камень гуманности существующего политического режима[869]
. Схожей точки зрения придерживается М. В. Парфенова, утверждая, что конституционные права подозреваемого и обвиняемого, их содержание и механизм обеспечения выражают, во-первых, фактическое и юридическое положение личности в уголовном процессе, а во-вторых, уровень гуманности, демократизма, зрелости самого общества[870].Любопытно, что на связь политики, права и процесса в свое время указывал генеральный прокурор СССР А. Я. Вышинский. В его труде «Теория судебных доказательств в советском праве», удостоенном Сталинской премии первой степени, подчеркивалось, что принципы доказательственного права и принятой в данном государстве системы доказательств определяются в конечном счете принципами господствующей в нем правовой теории и судебной, в частности уголовной, политики[871]
. А в пособии по уголовному процессу, изданном в 1949 г. и адресованном народным судьям, вслед за цитатой из доклада И. Сталина о прямой корреляции между высотой политического уровня, марксистско-ленинской сознательности работников любой отрасли государственной и партийной работы и плодотворностью самой работы, констатировалось: «Это важнейшее указание товарища Сталина относится ко всем советским и партийным работникам, к работникам любой отрасли народного хозяйства, любой специальности, в частности, оно касаетсясоветских юристов, судей и прокуроров, деятельность которых есть в