Читаем Философская лирика. Собака из лужи лакает небо полностью

Помириться, буду очень рад,

В тот момент, как жизнь моя вместится

В прочерк, что поставлен между дат.


Стрелки на циферблате вечности

У вечности часов три стрелки есть —

Для человека, общества, астрала.

Родился, вырос, был и вышел весь…

Для звёзд сто тысяч лет — ничтожно мало.


У времени единый циферблат.

Жизнь человека — стрелкою секундной,

И если вовсе стрелку ту убрать,

Немного потеряет мир подлунный.


Вселенские часы не сбавят ход,

Когда минутной стрелкой, словно щёткой,

Очистит пред собою горизонт

Господь, чтоб перспективу видеть чётко.


Секунды ветер сгонит мошкарой,

Формации и все их достиженья

Исчезнут за ближайшею горой,

Минутным обернутся наважденьем.


Закончится завод. В одних трусах

Спросонья Некто стрелки циферблата

Подправит, вздёрнет гири на часах

И времени отсчёт начнёт обратный.


Трансфер времени и пространства

Меняет всё свои гримасы в этом мире,

А у движенья выражение простое —

Оно как на лице у бригадира,

Следящего, чтоб не было простоя.


Копать траншею от забора до обеда,

Не прерывая связи времени с пространством —

Его приказ. Его задача, кредо —

Держать в узде опухшего от пьянства,


Чьи удовольствия сомнительного толка,

И поумнеть кому по возрасту пора бы,

Что вызывает в небе на планёрках

Гримасу осужденья у Прораба


Того, кто утвердил для мирозданья смету,

Под суету сует оставил пустографки,

Чтобы свернуть пространство в кубометры

И выставить у вечности на трансфер.


Не рано ль отменили рабство?

Когда ещё не рыли Волго-Балт,

Ил на поля, добытый в русле Нила,

Несли рабы на собственных горбах —

В то время жизнь невольника ценили.


За право человека на рожон

Не пёр тогда какой-нибудь Навальный,

А милосердье к тем, кто побеждён,

Законы производства диктовали.


Тогда законно избранная власть

Не добивала пленных безоружных,

И чтоб в Европу варвару попасть,

В Одессе было зверствовать не нужно.


Работника совсем не на убой,

Какой бы ни была хозяйка стервой,

Баландой иль картофельной ботвой

Кормила независимо от веры.


С веками человек добрей не стал,

На ближних вымещал свои обиды

И перед светлым образом Христа

Благочестиво кланялся для вида.


Когда ж в избытке накопилось рук,

А накормить всех сирых стало нечем,

Необходимость выросла не вдруг

В специалистах тёмных дел заплечных.


Достойнейшую лепту внёс прогресс,

Освободив от непосильной ноши

Трудящийся народ, пошёл процесс —

Свобода от труда неволи горше.


В подмогу ей нацизм и геноцид…

И хочется спросить не без злорадства —

Не рано ль демократии отцы

Убили на корню бациллу рабства,


Что зверствам развернуться не даёт,

Как повсеместно происходит нынче?

А может, рабство всё-таки живёт,

Меняя облик свой до неприличья?


Здесь воздух как стекло прозрачен

Здесь воздух как стекло прозрачен

И струною звенит…

И хоть невзрачен вид

Того, что стариною

Считай, уж сволокло в небытиё —

Как я люблю предание моё!


Его ключи сливаются в истоки

Реки Забвения, где память — островок.

Всё в нём —

Мечты, дерзания, пределы, вехи, сроки…

Наследье прошлого — бессмертия залог.


Смотритель стар, маяк почти разрушен,

В него стучится времени прибой…

Века минувшие свою имеют душу,

Как женщины, что брошены тобой.


Когда-то годы я считал

Когда-то годы я считал,

По жизни на попутке мчался,

Ждать не умел я больше часа

И про тебя ещё не знал,

Не знал, что время вспять идёт

Для тех, кто очень сильно ждёт.


Сменили годы месяца.

Я не томился ожиданьем

Явленья милого лица

Из тёмных комнат мирозданья.

Не вглядывался сквозь стекло,

И время правильно текло.


Как все влюблялся и страдал

И в душном кинозале страсти

Пересмотрел я весь блок-бастер.

Хоть я тебя ещё не знал,

Но к встрече был уже готов,

Как юный пионер Петров.


Ты появилась. И с тех пор

Минуты те, что мы в разлуке,

Годами тянутся от скуки,

А ведь неслись во весь опор…

Когда тебя со мною нет,

Мне пять минут, что десять лет.


За те последние два дня,

Что мы с тобой ещё не вместе,

Я постарею лет на двести…

Одно лишь радует меня -

Когда окажемся вдвоём,

Обратный счёт мы поведём.


Мы ожидания года

Сожмём в счастливые мгновенья,

Чтоб в наше летоисчисленье

Не расставаться никогда,

Чтоб срок, отпущенный для нас,

Нам ощутить как звёздный час.


Приметы времени

День ото дня жить веселей, жизнь краше,

Под гимн страна встаёт, чтоб двигаться вперёд..

Послать бы антураж куда подальше,

Проспать, забить… но рост по службе не даёт…


Мир заблуждений старых и идилий

Мы победили и пути обратно нет.

Сирена заводская и будильник -

Приметы времени… а как жить без примет?


А было время, помнится, пахали

Ещё сохой. Чтоб свиньям выдать отрубей

Вставали люди вместе с петухами,

А спать хотелось так, что лучше — хоть убей…


Визг поросят созвучен клавесину

И в ожидании заветного ведра

Такой концерт задаст голодная скотина,

Что утром встанешь хоть со смертного одра.


За болеро не хлопали на бис ей..

Сегодня не стоит в сенях у нас сохи,

Зато будильник есть и офис ненавистный,

А раньше были козы, овцы, петухи..

Камо грядеши

Куда плывём и о девушке с веслом

Всё в мире предопределил Всевышний.

Что суждено, то и произошло.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза / Прочее / Классическая литература