Читаем Философская лирика. Собака из лужи лакает небо полностью

У других и забыть ту, что в ночь ушла.


Одиночество… Этот тяжёлый крест

До конца дней нести нам не надоест,

Нервом жизни привязаны мы к нему.

Это схимник, чья келья в любом дому.

Как бы ни был он мрачен и нелюдим,

Мы сиделкой при нём до утра сидим.


Одиночество — к самопознанью путь,

Когда можно на сущность свою взглянуть,

Отрешившись от будничной суеты,

На пороге у вечности пустоты

Осознать, что признания пьедестал —

Это только ступени в глухой подвал.


Он как склеп для того, кто туда не вхож

И кому заточенье страшней чем нож.

Тебя схимник твой мрачный введёт туда,

Куда мог ты заглядывать иногда

Только в щёлку, момент редкий улучив,

Когда схимник в двери позабыл ключи.


Среди радостных трелей всех Божьих птах,

Славословий тусовочных на устах

Одиночество есть самый лучший гимн,

Хоть его никогда не поют другим.

Одиночество — это Господень дар

Тем, кто может держать от него удар…


Когда ты впервые глазёнки открыл

Когда ты впервые глазёнки открыл

И мир, перевернутый весь,

Обилием красок тебя ослепил —

Ты принял его, как он есть.


Спешил за окном вверх тормашками люд

Назло притяженью земли,

И куча нелепиц и просто причуд

Тебя удивить не могли.


Когда ж возникал от смещенья испуг,

Крутилась головка твоя,

И всё возвращалось, что сдвинулось вдруг,

Обратно на круги своя.


Нормальным едва ль удалось сохранить,

Что свойственно лишь чудакам.

Связала причины и следствия нить

Людей по рукам и ногам.


Где всё объяснимо — загадок там нет,

Как нет ни чудес, ни надежд.

Что непредсказуемо — попросту бред

Гадалок, старух и невежд.


И если нельзя миг прозренья вернуть,

На мир-перевёртыш порой

Так хочется нам точно в детстве взглянуть,

Подвесившись вниз головой,


Вернуться оттуда, где нас ещё нет,

Открыть для себя в полчаса,

Какие, приятель, на старости лет

Пригрезятся нам чудеса.


С ещё не умершей и вечно живой

Душою помирится плоть.

И нам, с поднебесья кивнув головой,

Подарит улыбку Господь.


О копилке ощущений

С отменным аппетитом и талантом

Рубли восторгов, радости дукаты,

Разменные монеты огорчений

Бросаем мы в копилку ощущений.


Любимое занятие ребёнка —

Собрать в копилку в форме поросёнка

Монеток на игрушку самых разных

И враз разбить сокровище над тазом.


Экзотики юани, страсти песо,

К чему нас подбивают злые бесы,

Обжорство, воздержания, диеты —

Всё одного достоинства монеты.


Жить торопясь… с подружками в пирушках

С лицом от возлияния опухшим

Мы жадно утоляем жизни жажду…

И всё же успокоимся однажды.


К нам подойдёт, кто там уполномочен —

Хирург, невропатолог с молоточком,

Сестра в халате с маникюрной пилкой —

И разобьёт заветную копилку.


Об остроте аджики, о солёных

Огурчиках хрустящих и зелёных,

О радостях загулов бесконечных

Врачам расскажет сморщенная печень.


Что человечья печень как свиная,

Не тайна, все давно об этом знают…

Не зря мы с одинаковой печёнкой,

Вот и копилка в форме поросёнка.


Переставляет ночь всё на другую полку

Ищешь себя порой, словно в стогу иголку,

Точно в душе прошлось новое помело.

Переставляет ночь всё на другую полку,

Переиначив всё планам твоим назло.


Кто-то здесь ночью был, тряпкой своею мокрой

Пыль протирал с надежд, сбросил с карниза вниз

Глупость вчерашних дней, твой отутюжил смокинг

И невзначай разбил хрупкой мечты сервиз.


Что-то произошло, что ты и сам не понял,

Не понедельник ведь, чтоб начинать с нуля.

Зеркалом для бритья дразнится подоконник,

В нём отражение голого короля.


Переставляет ночь всё на другую полку.

Утро добавит грусть, в кофе нальёт тоски —

Ищешь глазами ты старую треуголку,

А на тебя глядят штопаные носки.


Обман во спасенье

Быстрей чем разомкнулись веки

И появилось Бытиё

Порок родился в человеке —

Извечное его враньё.


В погоне за пустым признаньем,

Очередной придумав миф,

Иной отыщет оправданье

Себе, другого очернив.


Лгать иль не лгать — решать не сладко.

Попавшийся как кур в ощип,

Чтоб с гениталий снять удавку,

О чём угодно запищит.


Гундосый с переломом носа

Вчерашний сноб и чистоплюй

Подпишет протокол допроса,

Кровавую стерев соплю.


Выходит, что враньё от страха,

Себя спасти — куда ни шло.

На теле липкая рубаха —

Ещё не мировое зло.


С Адама с Евою доселе

Притворством человек грешит.

Обман возможен во спасенье

Несчастных тел, но не души.


А потому — врать иль не врать —

Не приведи Бог выбирать.


Наши души нараспашку поутру

Наши души нараспашку поутру

Как рубашки на пронзающем ветру.

Искрутились, извертелись рукава —

Куда руки, ноги делись, голова?


Не впустую выкрутасы налету

И лупцуют по мордасам пустоту,

Да болтаются как щепки не у дел —

От прищепки до прищепки их предел.


Но спокойна безмятежная душа —

До чего моя рубашка хороша!

И зачем нужна к рубашке голова,

Если есть у той рубашки рукава!


Убивать тебя будут такие же люди

Убивать тебя будут такие же люди,

Разве что попронырливее. Что с того,

Наградят их за это потом иль осудят?

Почему же ты сам не убил никого?


Не хватает, возможно, строптивого духа

Иль обида не держит за горло рукой.

Может, ждёшь, как спасенья, прихода старухи,

Чтоб покорно проследовать с ней на покой?


Ожиданье чего придаёт тебе силу

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза / Прочее / Классическая литература