Философские арабески

Но тут появлялся Мефистофель и, скривив иронически губы, говорил:

«О, что за грубый аргумент, милый, наивный юноша! Что за вульгарность! Вы бы ещё сказали, что едите мясо с хлебом, перевариваете и выкидываете отбросы. Но разве ж речь, достойная философа? Это — аргумент для площадной черни. Ещё Гораций Флакк пел: „Odi profanum vulgus et cereco“ — „Я ненавижу чернь профанов“. Это для неё, с её запачканными руками, которые щупают запачканные вещи и занимаются грязным и низменным делом труда — убедительны такие вульгарные, поистине уличные доводы. Но для вас, мой юный юноша, для героев чистой мысли, для рыцарей духа, постыдно прибегать к таким доводам. Ибо откуда вы знаете, что мир существует? Не из ваших ли ощущений вы знаете обо всём? Но они — ваши, и только ваши! И не выпрыгнуть вам из них никогда. И что бы вы ни творили, какие бы теории ни строили, вы строите из этих кирпичей. Так откуда же другое? Будьте последовательны! Вам страшно? Вы боитесь одиночества? Вас пугает угасание мира? Вы хотите звёзд, любви, наконец — черт возьми! — дела, может быть, подвигов? Но всё это будет. У вас есть и звёзды, и любовь, и занятия. И вы можете наслаждаться, и любить, и читать, и даже работать, если вас это так интересует. Только все это — в вас, у вас, для вас. В вас — вся симфония мира. Не достаточно ли это?

А потом, мой юный друг, зачем вам утешения? Не есть ли это снижение вашего достоинства? Нужно смотреть в лицо истине, какова бы она ни была. Будьте же последовательны! Будьте бесстрашны! Ха-ха-ха!»

И бедный юноша вытирал свой потный лоб и косился на косяк, и ему мерещился снова высунутый язык чёрта-логика…

Но оставим эту игру воображенья нашего воображаемого юноши и его искусителя. Перейдём к сути.

В самом деле. В чём кажущаяся убедительность аргумента солипсистов, открытых и последовательных (таких мало всё же) и агностиков, их же — «тьма тем»? В кажущейся логической чистоте. Всё строго последовательно. Ничего лишнего. Всё — «из опыта». Ничего — не «примышлено». «Мне даны мои ощущения». Вот — железный инвентарь. Отсюда — остальное: всё мышление, все суждения, вся наука, вся «позитивная картина мира». Выпрыгнуть отсюда — нельзя. Можно только переорганизовывать эти «данные». Никакого скачка, никакого transensus’a[21] в другое — сделать нельзя. Ничего другого и нет — гипотеза другого ни на чём не основана, ибо есть только это, «мои ощущения», и в их пределах разыгрывается игра. Остальное — метафизика[22], праздные измышления. Можно, правда, верить. Но это уже отход от эмпирии, от опыта, если верить в то, что есть что-то за пределами «моих ощущений», sapient sat. С мудрого довольно.

Эта аргументация казалась многим настолько убедительной, что такой сильный критический ум, как Г. В. Плеханов, обронил как-то в печати фразу, что философия должна сделать спасительный прыжок веры, salto vitale[23], чтобы иметь возможность продолжать свою работу. Как тут, в самом деле, не вспомнить блаженной памяти митрополита Филарета и его «Катехизис»[24], «Вера есть уповаемых извещение, вещей обличение невидимых»! — И как ухватились за эту «веру» все эмпириокритики[25], эмпириомонисты[26] , эмпириосимволисты[27]! С каким апломбом они издевались над «святой материей», над «transensus’ом», над «теологией»[28] диалектического материализма, они, кто проповедовал идеализм[29], богостроительство[30] и богоискательство[31] на фоне упадочной общественной психологии во времена реакции! Вот какие были дела! А в области теории, при всех своих ошибках, Плеханов всё же был первоклассной величиной, и Ильич[32] не раз говаривал про него: «Орел!».

«Орлам случается и ниже кур спускаться, но курам никогда на небо на подняться» — поучал ещё Крылов.

Но нужно ли было спускаться орлу ниже кур?

Да никак не нужно. И вовсе не надобно никакое salto vitale тем более, что это salto vitale, как две капли воды похоже на salto mortale[33] , с летальным, то есть смертельным, а не просто летательным исходом. На нужно было орлу спускаться в затхлый загаженный курятник!

В самом деле, давайте уж разбирать вопрос поглубже. Копать так копать! Мы даже готовы временно пойти на большую принципиальную уступку. Ибо «грубое» опровержение от практики есть великое опровержение. Это — великая мысль. Но мы готовы принять сражение и на так называемой «чисто логической почве», то есть на условиях, предлагаемых противником. Пожалуйста, милостивые государи!

Итак, «Мне даны мои ощущения».

Кому это «мне»?

Очевидно, что «я», это — философ-солипсист, или агностик. Человек взрослый, по своему культурный, читавший книги, писавший и т. д. Для удобства изложения совершив некое лицемерное перевоплощение, временный маскарад. Этот! Философ — я, пишет настоящие строки.

Следовательно, «мне даны мои ощущения».

Когда?