сознавать, что с каждым семенем, которое ты сеешь, ты зарываешь сокровище; быть рыбаком и охотником, состраждущим
рыбе и зверю, но еще больше состраждущим людским нуждам
и голоду.
И еще скажу вам: я хочу, чтобы каждый из вас был сопри-
•частен цели другого, ибо только тогда вы можете надеяться достигнуть собственной благой цели.
Друзья мои, возлюбленные мои, будьте дерзновенными и не
смиряйтесь, будьте пространными, а не ограниченными — только тогда наш с вами последний час воистину будет вашим
величайшим «я».
Он умолк, и глубокий мрак объял девятерых, и сердца их
отвратились от пего, ибо они не поняли его слов.
И вот те трое, что были моряками, затосковали по морю, те, что служили во Храме, возжаждали утешиться в его святых
стенах, и те, что были товарищами его детских игр, захотели
вернуться на рыночную площадь. Все они остались глухи к его
словам, и самые звуки их возвратились к нему, как усталые
бездомные птицы, ищущие прибежища.
Ал-Мустафа отошел от них в глубину Сада, ничего не говоря
и ни на кого не глядя.
173
Ученики же стали переговариваться между собой, ища оправдания своему стремлению уйти.
И вот они повернулись, и каждый пошел своей дорогой, и
ал-Мустафа, избранный и возлюбленный, остался один. <…>
Семь дней и ночей никто не приближался к Саду, и он был
наедине со своими воспоминаниями и своею болью, ибо даже
те, кто внимал ему с терпением и любовью, покинули его, вернувшись к своим прежним занятиям.
Только одна Карима пришла с покровом молчания на лице, с чашей и блюдом в руках, с питьем и едою, чтобы он в своем
одиночестве смог утолить голод и жажду. И поставив их перед
ним, она удалилась.
Вновь ал-Мустафа пошел к вратам и, сев под серебристыми
тополями, стал глядеть на дорогу. Вскоре он увидал там как бы
пыльное облако, приближавшееся к нему. Из облака выступили
девятеро, а впереди — Карима, путеводящая их.
Ал-Мустафа поднялся и вышел, чтобы встретить их на дороге. Они прошли через врата, и все было так, как если бы О’Пи
ушли всего час назад.
Они сели разделить с ним скудный ужин. Карима поставила
на стол хлеб и рыбу, разлила по чашам остатки вина и просит
Учителя: «У нас не осталось ни капли вина, позволь мне сходить в город за ним, чтобы вновь наполнить чаши».
Он поглядел на нее, и взор его отражал мысль о предстоящем странствии в дальние края.
— Не надо, достаточно и этого!— проговорил он.
Они досыта поели и попили. Когда же ужин кончился, ал-
Мустафа сказал голосом звучным, глубоким, как море, и мощным, как подлунный прилив:
— Друзья мои и сопутники, мы должны расстаться сегодня.
Долго мы вместе бороздили коварные моря, взбирались на горные кручи и боролись с бурями. Мы познали голод, но случалось нам бывать и на свадебных пирах. Часто мы бывали наги, но порой облачались и в царские одежды. Мы совершали
дальние странствия, но теперь настал час разлуки. Вы вместе
пойдете своим путем, а я один буду пролагать свой.
И хотя нас разделят моря и неоглядные земли, мы по-прежнему будем сопутниками в нашем паломничестве к Святой Горе.
Но прежде, нежели мы пойдем разными дорогами, я хотел
бы дать вам от жатвы и спелых колосьев моего сердца: Идите своим путем с песней, но пусть каждая песня будет
короткой, ибо лишь те песни, что юными умрут па ваших устах, останутся жить в сердцах людей.
Говорите отрадную правду в немногих словах, но никогда и
никакими словами — правды уродливой. Назовите девушку, чьи
волосы сверкают на солнце, дочерью утра. Но ежели увидите
слепца, не говорите ему, что он одно с ночью. <…>
174
Друзья мои и возлюбленные, на своем пути <…> вы повстречаете Х1ромых, торгующих костылями, и слепцов, торгующих зеркалами. И встретите богачей, просящих подаяния у
врат Храма.
Хромым дайте от вашего проворства, слепцам — от вашей
зоркости, и подумайте, что вы дадите нищим богачам, ведь они
из всех самые неимущие, ибо лишь тот тянет руку за милостыней, кто поистине нищ, пусть даже имеет в избытке богатств, Друзья мои, я подвигаю вас всей нашей любовью на то, чтобы вы были бесчисленными путями, скрещивающимися в пустыне, где вместе живут зайцы и львы, овцы и волки.
И помните то, что я скажу: я учу вас не даянию, но приятию, не отрицанию, но свершению, не уступчивости, но пониманию, и всегда с улыбкой на устах.
Я учу вас не молчанию, а песне, но не безмерно громкой.
Я учу вас вашему большему «я», которое заключает в себя
всех людей.
Он поднялся из-за стола, и направился в глубину Сада, и
бродил в тени кипарисов до вечерней зари. Оли же ступали следом чуть поодаль, ибо на сердце у них было тяжко, и язык их
прилип к гортани.
Карима, убрав со стола, подошла к нему и сказала: — Учитель, вели мне приготовить еду тебе на завтра в дорогу.
Он посмотрел на нее глазами, видящими иные, отличные от
этого миры, и ответил:
— Сестра и возлюбленная моя, все готово от начала времен.
Еда и питье приготовлены для завтрашнего дня так же, как и
для нашего вчерашнего и сегодняшнего.
Я ухожу, но если я уйду с истиной еще неизреченной, эта истина вновь отыщет меня и соберет воедино мои рассыпанные в
безмолвиях вечности частицы, и я снова предстану вам, чтобы