«Однако, сколь бы ни были велики услуги, оказанные этой школой, нельзя все же полагать, будто она пролила полный свет на всю проблему в целом, – основные вопросы общей лингвистики доныне ожидают своего разрешения»[202]
.Несмотря на отдельные попытки возвести идеи Соссюра к немецким научным традициям[203]
, все же мы не склонны с этим согласиться[204].В литературе говорилось скорее о сходстве, чем о влиянии Гегеля на Соссюра. Так, А. Лефевр, разъясняя, по Гегелю, негативный характер языка, т.е. то, что только при помощи языка возможно отрицание, а через него – переход к положительному знанию и далее, к неосознаваемому и неопределенному понятию (идее), пишет:
«Соссюр сохранил или вновь обрел гегелевское понятие негативности языка. Это утверждение отнюдь не возводит соссюровскую мысль к Гегелю, но подчеркивает скорее сходство между этими двумя концепциями, чем влияние»[205]
.Думается, что с этим можно согласиться, поскольку заслуга Соссюра во введении категории различия в языкознание отмечалась неоднократно, например, об этом писал Р.А. Будагов:
«Новое понимание категории отношения и ее частной разновидности – „категории различия“ – является важнейшим достижением лингвистики XX в. Это достижение действительно связано с именем Соссюра»[206]
.При анализе философской значимости лингвистической теории Соссюра перед марксистом, историком науки о языке, встает проблема выявления закономерности, необходимости процесса развития научного знания и отделения случайных фактов от необходимых для установления их правильного соотношения. Следует прежде всего заметить, что характер необходимости выявляется в гносеологическом аспекте соссюровской проблематики. Совершенно справедливо замечено, что
«потребность в гносеологическом анализе научных исследований становится… более острой и неотложной в переломные периоды развития науки, когда, с одной стороны, налицо богатый и многообразный материал, подлежащий обследованию и систематизации, а с другой – возникает необходимость указать пути дальнейшего познания мира»[207]
.В развитии лингвистической мысли такой период совпал с рубежом XIX и XX вв., когда возникла необходимость в пересмотре и переосмыслении всего накопленного наукой о языке.
Переломный момент в развитии языкознания отмечали многие. Так, например, румынский языковед Й. Йордан еще в начале 20-х годов писал:
«На повороте столетия в смежных областях духовной деятельности наметилось новое движение, которое было направлено против все еще господствовавших тогда методов. В течение XIX в. все духовное – философия, наука и искусство – было подчинено натурализму в широком смысле этого слова. Языкознание… состояло главным образом из сбора материала, под тяжестью которого оно испускало дух и становилось механическим»[208]
.Советский языковед Г.О. Винокур тоже отметил, что европейская лингвистика находилась в состоянии кризиса, некоторого внутреннего разброда, и он сравнил этот момент с подобным моментом на рубеже XVIII – XIX вв., когда создавалась сравнительная грамматики индоевропейских языков. Бедой нынешнего положения он называл то, что
«не материал изучения подвержен заболеванию, а сами методы изучения»[209]
.