Философские основы зарубежных направлений в языкознании

«Мы отмечали, – говорится в этой работе, – что прототипом высказываний в физике является утверждение „a больше чем b“; соответствующую роль в глоссематике играет утверждение „a предполагает b“, которое сходным образом служит для установления упорядоченной зависимости, имеющей весьма общий характер. Это упорядоченная зависимость встречается в глоссематике так же, как и в физике, в ряде форм, и глоссематическая теория функций является исчислением видов упорядоченной зависимости, при котором первоначальная простая идея развита в целую алгебру. Эта алгебра была задумана как способ описания (гуманитарного) материала в виде целостной структуры, состоящей из неколичественных функций, структуры, законченной и не нуждающейся в привнесении определений, заимствованных из других наук»[367].

Ульдалль признает известную зависимость своей глоссематической алгебры от символической логики, указывая и на некоторые формальные различия между ними[368].

Но различие между глоссематической алгеброй и символической логикой имеет значительно более глубокий характер, чем это представлено у Ульдалля. Имеется больше оснований говорить о наличии принципиального сходства в формальном построении обеих систем, но вместе с тем о существенном различии в их содержании: символическая логика строит свои высказывания как всеобщие формы мысли, приложимые к любому конкретному содержанию соответствующей структуры, независимо от его природы, между тем как глоссематическая алгебра представляет собой систему высказываний с определенным конкретным содержанием, касающимся только структуры языка и приравниваемых к нему явлений как объекта изучения. Именно это обстоятельство лишает каких-либо оснований провозглашение лингвистической теории, хотя бы даже изложенной в форме исчисления, независимой от опытных данных языка. Однако глоссематическая теория не сводится однозначно к предлагаемым Ельмслевом и Ульдаллем системам исчисления. В литературе уже отмечалось, что представители глоссематической теории нередко рассматривают ее «как единственно научную лингвистическую теорию» и что в таком случае формальные принципы глоссематики «приобретают уже характер определенного научного мировоззрения»[369]. Более того, как для обоснования целесообразности предлагаемых исчислений, так и для определения их роли в понимании общественных функций языка Ельмслеву понадобилось сформулировать и более общую теорию языка, отражающую методологические позиции глоссематики по вопросам, касающимся природы и общественной сущности языка. Требование независимости от данных опыта для этой стороны глоссематической теории ничем не может быть оправдано.

Свойственное глоссематике стремление оторвать лингвистическую теорию от конкретных языковых данных отражает общую тенденцию неокантианской и позитивистской философии к превращению научной теории в имманентную систему положений, вовсе не рассчитанных на отражение конкретной природы изучаемых фактов действительности. Предпринятая в этом направлении попытка сведения лингвистической теории к исчислению представляет собой крайнее проявление начатой неокантианцами и продолженной позитивистами ложной «математизации» философии и гуманитарных наук, имеющей своей целью устранение из этих научных областей материалистического начала[370]. Лингвисты, принимающие логический позитивизм Р. Карнапа, признают глоссематическую алгебру «самой слабой частью глоссематического учения»[371]. Однако с этой оценкой можно согласиться лишь частично, поскольку другие стороны глоссематического учения не только в такой же степени слабы, но и методологически порочны.

5

Приступая к изложению глоссематической теории, Л. Ельмслев высказывает мнение о том, что

«теория во всех ее применениях должна обнаружить результаты, согласующиеся с так называемыми (действительными или предполагаемыми) экспериментальными данными»[372].