Таким образом, содержание знака, основанное на обозначении объективных явлений действительности и их отражений в сознании носителей языка, Ельмслев пытается представить в качестве имманентного свойства самой языковой структуры, не зависящего от обозначаемой действительности. Поскольку знаковость составляет основу специфики языка, тем самым делается решительная, хотя и совершенно искусственная, попытка поставить язык в независимое положение по отношению к внеязыковой действительности.
Последний шаг в направлении подчинения действительности языку Ельмслев делает в конце своей книги. Здесь он выдвигает подготовленное уже в предыдущем изложении утверждение о необходимости считать объектом исследования лингвистики не только естественный язык, но и любую семиотику, аналогичную языку по выдвинутым Л. Ельмслевом наиболее общим признакам, нисколько не определяющим действительной специфики языка[392]
. Из других знаковых систем, которые в этом отношении должны быть приравнены к языку, Ельмслев называет народные обычаи, искусство и литературу. Что касается остальных сфер действительности, то их предлагается рассматривать на уровне метасемиологии в качестве подчиненного языковой форме материала языковой субстанции – в плане содержания или в плане выражения, причем в единицах содержания не делается никакого различия между психическими образованиями, отражающими физические объекты, и самими физическими объектами[393].«Таким образом, – пишет Л. Ельмслев, – все те сущности, которые на первых этапах при рассмотрении схемы объекта семиотики временно должны были быть исключены как несемиотические элементы, вводятся вновь в качестве необходимых компонентов семиотических структур высшего порядка. Соответственно мы не находим несемиотик, которые не были бы компонентами семиотик, и на конечном этапе не остается объектов, не освещенных с основной позиции лингвистической теории. Семиотическая структура предстает в качестве такой позиции, с которой могут быть рассмотрены все научные объекты»[394]
.На этом идеалистическая процедура завершается: в основу всей материальной действительности кладется языковая форма, понимаемая как система чистых, т.е. идеальных отношений.
При всей очевидности идеалистической ориентации глоссематики Л. Ельмслев пытается уверить своих читателей, будто его теорию такие философские вопросы не интересуют[395]
. Касаясь открываемых в языковой схеме функтивов как термов языковых функций, т.е. отношений, Ельмслев пишет:«Можно сказать, что они являются физическими сущностями (или синкретизмами последних), определенными по взаимной функции. Поэтому с тем же правом можно заявить, что метасемиологический анализ содержания минимальных знаков семиологии является анализом физических сущностей, определенных по взаимной функции. В какой мере можно считать в конечном счете все сущности в любой семиотике, в ее содержании и выражении, физическими или сводимыми к физическим, является чисто эпистемологическим вопросом физикализма, направленным против феноменализма. Этот вопрос является предметом развернувшихся в настоящее время споров, в которых мы участвовать не будем и на которых теория языковой схемы не должна задерживаться»[396]
.Ельмслев даже не упоминает о принципиальной противоположности материализма и идеализма в этом вопросе, ограничиваясь противоположностью двух направлений немарксистской философии. Кому не знаком этот давно устаревший прием позитивистов, упорно провозглашающих свою в большинстве случаев идеалистическую методологию стоящей якобы в стороне от коренных философских различий[397]
.