Философские основы зарубежных направлений в языкознании

Общеметодологическая значимость дифференцированности понятия адекватности для лингвистики бесспорна. На неэксплицированность этого понятия обратил внимание Н. Хомский, который в работе «Логические основы лингвистической теории» говорил о необходимости различать как минимум три уровня адекватности (адекватность наблюдения, адекватность описания, адекватность объяснения)[487]. По мнению Хомского, дескриптивная лингвистика работает на уровне адекватности наблюдения, т.е. учитывает только исходные данные. Пример с З. Харрисом показывает, что это далеко не так. Нам представляется, что Хомский не учитывает также и того обстоятельства, что два из указанных им типов адекватности могут быть субординированы адекватности прагматической (наблюдение и описание).

Игнорирование диалектики части и целого в лингвистическом исследовании приводило американский дескриптивизм к изгнанию из языковедческой науки синтаксиса как учения о сочетании слов в предложении, к морфолого-синтаксическому синкретизму. Причем, если последнее обстоятельство не могло сказаться отрицательно на изучении агглютинативных языков, то отказ от дихотомии «морфология – синтаксис» при анализе языков фузионных был чреват серьезной опасностью внесения произвола, деформации и снижения адекватности лингвистического знания. Непонимание диалектики части и целого приводило к тому, что минимальные самостоятельные единицы языка, каковыми являются слова, отождествлялись и подменялись минимальными несамостоятельными единицами – морфемами. Слово растворялось в формальных отношениях языковой системы. Следствием этого явилось неразличение смысловых и значимых единиц в структуре языка. К первым, как совершенно правильно отмечает Г.В. Колшанский, относятся слова, тогда как ко вторым относятся морфемы[488]. Это приводило также к тому, что качество как выражение целостности и своеобразия единиц различного уровня языка полностью оставалось по ту сторону дескриптивной лингвистики. Материально-идеальные отношения типа «значение – объект», свойственные слову, отождествлялись с отношениями типа «значение – функция»[489], свойственными морфеме.

Как справедливо замечает В.З. Панфилов, морфема лишена номинативной функции, не соотносится с какой-либо формой мышления[490]. Существенно подчеркнуть, что слово как образование качественно более высокого ранга обладает, мы бы сказали, значительно большим «количеством степеней свободы», более подвижно и свободно в синтагматическом ряду. Разумеется, что в принципе при описании языка возможен и тот подход, который утверждается методикой и практикой дескриптивной лингвистики. Однако такой подход игнорирует нормы реального функционирования языка. Понимание речи как последовательности морфемных сегментов, а морфем как «сырья» (raw material), служащего для построения высказывания, искажает подлинную картину процесса коммуникации с помощью языка. При таком подходе за пределами лингвистики остается все то, что связано со словом как

«вместилищем, средоточием значений, отражающих в своей смысловой связи присущие коллективу принципы сочетания, сопоставления и объединения идей, эмоций, предметов, процессов, признаков, качеств, отношений»,

как

«вместилищем предметных значений, из которых слагается система социально-языковой семантики»[491].

При этом, как уже говорилось, полностью игнорировалось то обстоятельство, что морфема единица не синтаксического, а морфологического уровня, что комплексы морфем служат морфологической репрезентации синтаксических единиц. Игнорирование ограничений, накладываемых на природу морфемы самой объективной спецификой объекта, в общеметодологическом плане обусловливало уязвимость дескриптивной концепции построения знания о языке, подрывало ее строгость и вносило элемент эклектизма. Нельзя не вспомнить здесь замечания Ф. де Соссюра о том, что

«слово, несмотря на трудность определить это понятие, есть единица, неотступно представляющаяся нашему уму как нечто центральное во всем механизме языка»[492].

Игнорирование места и роли слова, растворение синтаксиса в морфологии привели в конечном счете к тому, что в дескриптивной лингвистике был полностью предан забвению категориальный аспект языковых явлений, грамматические категории per se перестали быть предметом лингвистики.