Философские основы зарубежных направлений в языкознании

Абсолютизация морфемного анализа в дескриптивной лингвистике привела к тому, что синтаксис был фактически поглощен морфологией. Уже Блумфилд полагал равноценным сочетание любых двух элементов в речевом произведении. Так, между сочетаниями John fell, poor John, а + way (away), play + ing (ing) усматривается полное сходство, игнорируется различие. Хорошо известно, однако, что то, что отличает одно явление от другого, и составляет его сущность. Уравнивание John fell и play + ing есть фактически редукция синтаксиса к морфологии, растворение синтаксиса в морфологии. Харрис, например, полагает вполне правомерным отождествление последовательности морфем с последовательностью слов. На основании простого внешнего сходства он считает вполне допустимым выделение таких сегментов, как con-, re-, -ceive, -cur, -duct, -jure в словах conceive, receive, concur, recur, conduct, deduct, perjure, conjure, хотя c точки зрения синхронного состояния они не могут члениться вообще. Группирование фонем р – p^h, по Харрису, диктуется отнюдь не объективным положением вещей, а тем, что группирование p – t^h, k – p^h не отвечает принципу простоты. Выделение сегмента -g в bug, rag, bag оказывается неудобным не потому, что g не соотносится ни с одним элементом структуры содержания, а тем, что такое деление «неудобно с точки зрения экономности констатаций»[482]. Нельзя не видеть, что такое понятие «экономии» восходит к Авенариусу. Кроме того, здесь достаточно четко просматриваются принципы установления тождества, провозглашенные прагматизмом, соответственно которым

«тождество всегда является результатом волевой (разрядка наша. – В.Б.) операции, совершаемой над данным подобием».

«Понятие тождества является свободным творением постулирующего ума, который исходит из своего опыта, чтобы удовлетворить свои желания»[483].

Напомним, что В.И. Ленин подчеркивал, что

«мышление человека тогда „экономно“, когда оно правильно отражает объективную истину…»[484]

Правда, когда анализ служит некоторой прикладной цели (например, машинный перевод), тогда действительно возможен такой подход, при котором, скажем, слово порося удобно рассматривать в качестве возвратного глагола. Совершенно иначе стоит вопрос в том случае, если описание языка преследует собственно лингвистические цели. Предпочтительность того или иного анализа при этом несомненно должна быть связана с его возможностью правильно отражать то, что есть в объективной языковой действительности. Поэтому, видимо, прав С. Четмен, который подчеркивает, что если

«грамматический порядок означает нечто большее, нежели простая последовательность, то мы, несомненно, должны предпочесть анализ walked / to the door анализу walk to the door + ed»[485].

К подобному же выводу приходит в конечном счете и Ч. Хоккет[486].

Таким образом, во главу угла дескриптивная лингвистика ставит не столько «беспристрастное», «объективное» описание конкретной языковой реальности, сколько описание «экономное», т.е. пристрастное. Совершенно очевидно, что данная задача не может быть выполнена без существенного сдвига методологических акцентов при воспроизведении объекта в знании, так как принцип «экономности» описания в том виде, в каком он понимается дескриптивистами, есть не что иное, как прагматический принцип удобства. Этот принцип может «работать» на уровне чисто прикладных задач, но он несостоятелен там, где речь идет о познании объекта.

В связи со сказанным, видимо, целесообразно было бы различать адекватность теоретическую, уровень которой будет тем выше, чем ниже доля человеческого ингредиента в научной картине объекта, и адекватность прагматическую, исходящую из прикладных целей и задач, которые ставятся человеком. В понятии прагматической адекватности субъективный фактор может играть решающую роль, и уровень подобной адекватности прямо пропорционален доле человеческого ингредиента в описании объекта.