Философские произведения

Пелагий, озабоченный Божьей справедливостью, приписывал свободной воле больше чем достаточно; не очень далеки от него и те, которые приписывают свободной воле только то, что по природе она способна при помощи нравственно добрых дел заслужить ту высшую благодать, которой мы оправдаемся[811] Мне кажется, что они, дав человеку добрую надежду на достижение спасения, хотели призвать его к усилию; подобно тому как Корнилий молитвами и милостыней заслужил, чтобы его научил Петр[812] евнух — чтобы его научил Филипп[813].. Когда святой Августин с усердием искал Христа в Посланиях Павла, то он заслужил найти Его.

Здесь мы можем умилостивить тех, которые не считают, что человек способен свершить что-то хорошее, но будучи обязан Богу, сказав, что мы тем не менее всем обязаны Богу, без которого ничего не завершаем, а то, что делает свободная воля, очень мало, и дар Божий в том, что мы способны склонить дух свой к достижению спасения или к συνεργειν[814] с благодатью.

Августин после борьбы с Пелагием оказался менее прав по отношению к свободной воле, чем был прежде. Лютер же прежде хоть чем-то наделял свободную волю, а в пылу обороны дошел до того, что вовсе ее уничтожил. Я думаю, греки осудили Ликурга за то, что из-за отвращения к пьянству он приказал срезать виноградные лозы, хотя, подливая больше воды, он мог бы искоренить пьянство и не упразднять винопитие[815]

По-моему, можно было бы признать свободную волю, избежав веры в наши заслуги и прочих невыгод, которых стремится избежать Лютер, а также тех невыгод, которые мы выше перечислили, не погубив той выгоды, которой Лютер восторгается.

Мне кажется, что этого достигает суждение тех людей, которые первое побуждение души полностью приписывают благодати и только в дальнейшем приписывают что-то и человеческой воле, которая не лишена Божьей благодати. Но так как у всего происходящего есть три части: начало, продвижение и завершение, то две крайних они приписывают благодати и считают, что только в продвижении что-то свершает свободная воля, однако так, что в том же самом неделимом деле одновременно действуют две причины: Божья благодать и человеческая воля. Однако же благодать — это главная причина, а вопя — второстепенная, которая без главной ни на что не способна, если главная ей не поможет. Подобно тому как „гореть“ — природное свойство огня, однако главная причина этого — Бог, который действует при помощи огня; этой одной причины было бы достаточно; без нее — если бы она не помогла — огонь ничего не сделал бы. Из этого смешения получается, что всем своим обретенным спасением человек обязан Божьей благодати, так как то, что свершает здесь свободная воля, очень мало; и то, что она свершает, дело Божьей благодати, которая сначала сотворила свободную волю, а затем освободила ее и исцелила. Так можно примириться с теми — если только они способны примириться, — которые не соглашаются, что у человека есть нечто доброе, в чем он не обязан Богу. Он обязан и этим, но иначе, на ином основании. Подобно тому как наследство, достающееся детям поровну, не называют добротой, так как соответственно общему закону оно причитается всем. Если же тому или другому дается что-то сверх установленного в общем порядке, то говорят о щедрости. Несмотря на это, дети обязаны родителям и за наследство. Попробуем пояснить притчей то, что мы говорим. Даже и здоровые человеческие глаза ничего не видят в темноте; ослепший — и на свету ничего не видит. Так и воля, хотя она и свободна, однако ничего не может, если ей не поможет благодать. Но тот человек, у которого глаза здоровы, может их закрыть при свете, чтобы перестать видеть, может отвести глаза, чтобы не видеть того, что он может видеть. Тот, у кого глаза ослепли после какого-то несчастья (но потом он прозрел), обязан больше. Во-первых, он обязан Создателю, во-вторых, — врачу. До прегрешения глаза у него были так или иначе здоровы; согрешив, он повредил глаза. Что здесь может приписать себе человек, который видит? Все-таки есть нечто, что он может приписать себе, если он умышленно закрывал или же отводил глаза.

Возьмем другую притчу. Отец поднимает упавшего, всячески стремящегося встать ребенка, который еще не умеет ходить, и показывает ему лежащее перед ним яблоко. Мальчик начинает спешить, но из-за слабости своих членов он вскоре упал бы снова, если бы отец не поддержал его, протянув ему руку, и не направил его шаги. Так, под руководством отца он подошел к яблоку, которое отец охотно дал ему в награду за то, что он ходил. Ребенок не смог бы встать, если бы отец его не поднял; он не увидел бы яблока, если бы отец не показал ему его; он не смог бы идти, если бы отец не помогал ему все время в его нетвердой поступи; он не смог бы достать яблоко, если бы отец не дал ему в руки. Что здесь может приписать себе ребенок? Однако он кое-что сделал, хотя и не столько, чтобы хвастаться своими силами, потому что он полностью обязан отцу.