В Генуе, где он лечится, жизнь скромна и проста. Философ установил для себя свод житейских правил: «Будь независим, никого не оскорбляй; пусть гордость твоя будет мягкой и сокровенной и не стесняет других людей, пусть не будет в тебе зависти к их почестям и благополучию, <…> не употребляй вина, избегай знакомства со знаменитостями, не сближайся с женщинами, не читай журналов…» Только всё это больше подходит для Эпикура. Где же тот сверхчеловек, без которого нет и самого Ницше? Не торопитесь, его «Заратустра» появится позже, чтобы учить людей стремиться не к счастью, а к делу. Только разве истина в этом? Для обычных людей — нет. Но у Ницше — своя истина, он её не ищет, а создаёт. Истина в том, что человек остановился в развитии, и потому нужно идти дальше; на нём, как на перегное, вырастает сверхчеловек. Счастье в том, чтобы стремиться к этому. Надо покончить с гнилым пессимизмом, к которому привела цивилизация с её болезненной изнеженностью, испорченным желудком и обложенным языком. По дороге от животного к ангелу человек растерял «радость и невинность зверя» — и жизнь стала невкусной. Заратустра этого не одобряет.
Нехоженые тропы сверхчеловека
Итак, по Ницше, культура делает из человека унылое, больное существо. Единственное, что может оправдать это, — достойная цель, стремление к чему-то более совершенному. Ясно, что речь о сверхчеловеке. Стремление к его красоте заменяет прежнее стремление к добру. Но как достичь этого идеала?
Чтобы проснулось божественное, надо довести до предела человеческое, считает философ. Где же те люди, тот класс, нация, раса, среди которых появятся более благородные и счастливые представители рода человеческого? Маркс уже усмотрел перспективу в пролетариях, да только какие из них, ей-богу, сверхчеловеки… «Властная раса может иметь только ужасное и жестокое происхождение». Где вы, варвары ХХ века? Чтобы они появились, нужны невиданные социальные потрясения. И Ницше набрасывает план действий: необходима обязательная военная служба, постоянные войны… Тогда, пожрав некоторое количество своих ближних, образуется новая человеческая порода, которой всё позволено. А для этого нужна новая мораль. Христианская, которая делит весь мир на «больных» и «сиделок», не годится, она порождает рабское сознание, навязывая готовые ответы. Но ответы должна давать не мораль, а жизнь. И вот что получается: «Никто не ответственен за то, что он живёт, что он создан так или иначе, что он находится в известных условиях и в известной обстановке». Общество же норовит обезличить всех, хотя человек зависит не от общества, а от природы, космоса. Царство коллектива ведёт не к прогрессу, а к вырождению культуры и всеобщему падению нравов.
В идеях стадного социализма Ницше виделась гибель человечества, и он цитировал любимого Достоевского: «Мы дадим им тихое, смиренное счастье, счастье слабосильных существ, какими они и созданы… Мы заставим их работать, но в свободные от труда часы устроим им жизнь как детскую игру…» Социалисты забыли, что тот, кто желает людям добра, должен призывать не к равенству, а к разнообразию, потому что природа создаёт людей разными. «Ты должен» надо заменить на «я хочу». И не нужны пророки, которые наметят цели и укажут нам будущее. Своё будущее каждый должен найти сам. А для этого сначала надо освободиться от стадных стереотипов. Стань тем, кто ты есть, призывает философ. То же говорит своим ученикам и его Заратустра, странствующий проповедник: «Это теперь мой путь, а где же ваш?» Не надо идти за вождём в толпе последователей. Люди коллективного мышления — неважно, официального или наоборот — для Ницше всего лишь чернь. Он и за собой-то никого не зовёт: «Останься верен сам себе и следуй только за самим собой; тогда хотя и медленно, но всё же ты пойдёшь за мной». То есть, поступайте так, как герой песни Владимира Высоцкого — воспевавшего, кстати, не сверхчеловека, а неповторимое в человеке:
Ницше, как и его кумир Шопенгауэр, высоко ценил индивидуальность. Считал себя самым независимым человеком в Европе. Его отчизна — одиночество, философ смеётся над единомыслием, над мнимой объективностью. Разве человек может освободиться от своей личности, чтобы видеть вещи такими, какие они в действительности? Потому-то в научных трудах важно не то, что автор почерпнул извне, а то, что вложил туда своего.