Финиас Финн, Ирландский член парламента

— Лора, сказалъ онъ: — я жалѣю, что опровергалъ твои слова.

— Я совершенно къ этому привыкла, Робертъ.

— Нѣтъ, ты не привыкла къ этому.

Она улыбнулась и наклонила голову.

— Ты несправедливо отзываешься обо мнѣ, когда говоришь, что я къ этому привыкла.

Она не сказала ни слова — только улыбнулась и опять наклонила голову.

— Я помню, продолжалъ онъ: — что при мнѣ было говорено миссъ Эффингамъ о томъ, чтобы она пріѣхала сюда на Рождество. Это было упомянуто такъ слегка, что совсѣмъ выскользнуло изъ моей памяти; я прошу тебя извинить меня.

— Это ненужно, Робертъ.

— Нужно, милая моя.

— И ты желаешь, чтобы я отказала ей, или Освальду, или обоимъ? Мой братъ еще не видалъ меня въ твоемъ домѣ.

— Чья же это вина?

— Я не говорила ни о чьей винѣ, Робертъ. Я только упомянула о фактѣ. Скажешь ты мнѣ, должна ли я отказать ему?

— Пусть онъ пріѣдетъ, только мнѣ ненравится, зачѣмъ здѣсь назначено любовное свиданіе.

— Назначено?

— И непозволительное свиданіе. Лэди Бальдокъ этого не пожелаетъ.

— Лэди Бальдокъ! Неужели ты думаешь, что Вайолетъ будетъ это скрывать — или что она не скажетъ лэди Бальдокъ, что Освальдъ будетъ здѣсь — какъ только узнаетъ сама?

— Это не имѣетъ никакого отношенія.

— Конечно, Робертъ, имѣетъ. И почему же этимъ молодымъ людямъ не встрѣтиться? Родные ихъ желаютъ, чтобы они женились. Въ этомъ, по-крайней-мѣрѣ, братъ мой велъ себя всегда хорошо.

Кеннеди ничего не сказалъ больше на этотъ разъ, и повидимому было рѣшено, что Вайолетъ Эффингамъ пробудетъ мѣсяцъ въ Лофлинтерѣ, отъ двадцатаго декабря до двадцатаго января, и что лордъ Чильтернъ пріѣдетъ туда на Рождество — у него это, вѣроятно, означало три дня.

До Рождества однако случились разныя другія непріятности въ Лофлинтерѣ. Разумѣется, много безпокоились о выборахъ. Безпокойство лэди Лоры было очень сильно, и даже Кеннеди нѣсколько разгорячился, когда до него дошли извѣстія объ успѣхахъ и неудачахъ. Сначала были англійскіе выборы, потомъ шотландскіе, которые для Кеннеди были такъ же интересны, какъ англійскіе, Его собственное мѣсто было совершенно безопасно, но нѣкоторыя сосѣднія мѣста были для него источникомъ большихъ заботъ. Потомъ, когда это кончилось, надо было ожидать извѣстій изъ Ирландіи, и особенно объ одномъ мѣстѣ въ Ирландіи лэди Лора выказывала болѣе заботливости, чѣмъ одобрялъ ея мужъ. Было много опасностей для домашняго счастья лофлинтерскаго дома, когда дѣла дошли до этого, и были произнесены такія слова, какія вызвали выборы лофлинтерскіе.

— Онъ выбранъ, сказала лэди Лора, распечатывая телеграмму.

— Кто выбранъ? спросилъ Кеннеди, нахмуривъ брови, къ чему жена его теперь уже привыкла.

Хотя онъ сдѣлалъ этотъ вопросъ, онъ зналъ очень хорошо, о какомъ героѣ упоминалось въ телеграммѣ.

— Нашъ другъ Финіасъ Финнъ, сказала лэди Лора, говоря все еще взволнованнымъ голосомъ — голосомъ, въ которомъ съ намѣреніемъ выражалось волненіе. Если должна быть битва по поводу этого, то битва будетъ. Она выкажетъ все свое безпокойство за своего молодого друга, нарочно передъ мужемъ, если онъ приметъ это за обиду. Какъ! развѣ она должна выносить упреки отъ своего мужа за то, что заботится объ интересахъ человѣка, который спасъ его жизнь, человѣка, изъ-за котораго она выдержала столько сердечной борьбы и относительно котораго она наконецъ пришла къ такому заключенію, что она будетъ смотрѣть на него какъ на младшаго брата, любимаго наравнѣ съ старшимъ? Она исполняла свою обязанность къ мужу такъ по-крайней-мѣрѣ она увѣряла себя — и если онъ осмѣлится упрекать ее по этому поводу, она будетъ готова для битвы. И битва началась.

— Какъ я рада! сказала она со всѣмъ жаромъ, какой только могла придать своему голосу. — И ты долженъ быть радъ.

Лобъ мужа становился мрачнѣе и мрачнѣе, но онъ все ничего не говорилъ. Долго гордость не позволяла ему ревновать, а теперь гордость не позволяла ему выразить свою ревность. Но жена его не хотѣла отступить отъ этого предмета.

— Какъ я рада! повторила она, сжимая телеграмму въ рукѣ: — я такъ боялась, что ему неудастся.

— Ты ужъ безпокоишься черезъ мѣру, сказалъ онъ наконецъ очень медленно.

— Что ты хочешь сказать, Робертъ? Какъ я могу безпокоиться черезъ мѣру? Еслибъ это касалось всякаго другого дорогого друга, то это не было бы дѣломъ жизни и смерти, а теперь это почти такъ. Я пошла бы отсюда пѣшкомъ въ Лондонъ, только чтобы доставить ему это мѣсто.

Говоря это, она приподняла сжатую руку, все еще держа телеграмму въ другой рукѣ.

— Лора, я долженъ сказать тебѣ, что неприлично говорить въ такихъ выраженіяхъ о человѣкѣ постороннемъ для тебя.

— Постороннемъ для меня! Какое это имѣетъ отношеніе? Этотъ человѣкъ мой другъ и твой — онъ спасъ тебѣ жизнь — лучшій другъ моего брата, любимъ моимъ отцомъ — и любимъ мною очень нѣжно. И ты говоришь, что это неприлично!

— Я не хочу, чтобы ты любила какого-нибудь мужчину очень нѣжно.

— Робертъ!

Говорю тебѣ, что я не хочу слышать такихъ выраженій отъ тебя. Они неприличны и только раздражаютъ меня.

Должна ли я понять, что меня оскорбляютъ обвиненіемъ?