Финиас Финн, Ирландский член парламента

«Прежде чѣмъ кончу это письмо, я должна высказать вамъ спою признательность. Въ той жизни, которую я вела вдовой, жизни очень одинокой относительно истинной дружбы, моимъ величайшимъ стараніемъ было заслужить хорошее мнѣніе тѣхъ, между которыми я старалась проложить себѣ путь. Можетъ быть я могу признаться вамъ теперь, что у меня было много затрудненій. На женщину одинокую на свѣтѣ всегда смотрятъ подозрительно. Въ этой странѣ женщина съ иностраннымъ именемъ, средствами извлекаемыми изъ иностранныхъ источниковъ, съ иностранной исторіей, особенно возбуждаетъ подозрѣніе. Я старалась это преодолѣть и успѣла. Но въ самыхъ сумасбродныхъ моихъ мечтахъ я никогда не мечтала о такомъ успѣхѣ — чтобы герцогъ Омніумъ счелъ меня достойнѣйшею изъ достойныхъ. Вы можете быть увѣрены, что я не неблагодарна — что я никогда не буду неблагодарна. И я надѣюсь, что меня не унизитъ въ вашемъ мнѣніи то, что я съумѣла воздать должное вашей свѣтлости.

«Имѣю честь быть, милордъ герцогъ, вашей признательной и преданной слугою

«МАРІЯ МАКСЪ ГЁСЛЕРЪ.»

«Много ли незамужнихъ женщинъ въ Англіи сдѣлали бы то же самое, сказала она себѣ, вкладывая письмо въ конвертъ и запечатывая его. Она тотчасъ отослала это письмо, чтобы не имѣть возможности раскаяваться и колебаться. Она наконецъ рѣшилась и не отступитъ отъ своего рѣшенія. Она знала, что настанутъ минуты, въ которыя она будетъ глубоко сожалѣть о потерянномъ случаѣ — случаѣ сдѣлаться знатной дамой. Но она рѣшилась и дѣло было сдѣлано. Она по прежнему останется свободной Маріей Максъ Гёслеръ — если только, оставляя свою свободу, она не получитъ чего-нибудь такого, что она предпочтетъ ей. Когда она отправила письмо, она сѣла съ уныніемъ у окна въ верхней комнатѣ, въ которой она писала, думая много о герцогской коронѣ, много объ имени, много о званіи, много о положеніи въ обществѣ, которое она заняла бы по своей граціи, красотѣ и уму, сдѣлавшись герцогиней Омніумъ. Она не имѣла честолюбія сдѣлаться герцогиней безъ дальнѣйшей цѣли. Она думала, что она могла бы быть такой герцогиней, какой никогда не бывало прежде, такъ что ея слава разнеслась бы по всей Европѣ какъ женщины очаровательной во всѣхъ отношеніяхъ. И у нея были бы тогда друзья — друзья истинные — и она не жила бы одна, какъ теперь опредѣлила ей судьба. Она любила бы своего знатнаго мужа, какъ ни былъ бы онъ старъ, напыщенъ и церемоненъ. Она любила бы его и употребляла бы всѣ силы, чтобы сдѣлать пріятной его жизнь. Конечно, былъ одинъ человѣкъ, котораго она любила больше, но какая была польза любить человѣка, который, приходя къ ней, говорилъ только объ очарованіяхъ, которыя онъ находилъ въ другой женщинѣ!

Она сидѣла такимъ образомъ у окна съ книгою въ рукахъ, на которую не смотрѣла, любуясь паркомъ, сіявшимъ майской зеленью, когда вдругъ ее поразила мысль. Лэди Гленкора Паллизеръ пріѣзжала къ ней, стараясь возбудить ея сочувствіе къ маленькому наслѣднику, и поступала конечно не очень хорошо, какъ думала мадамъ Гёслеръ, но все-таки съ серьезною цѣлью, которая была сама по себѣ хороша. Она напишетъ къ лэди Гленкорѣ и прекратитъ ея безпокойство. Можетъ быть, въ душѣ ея было нѣкоторое чувство торжества, когда она вернулась къ тому письменному столу, на которомъ было написано письмо, посланное ею къ герцогу — не того торжества, которое происходитъ отъ хвастовства предложеніемъ, сдѣланнымъ ей, но отъ чувства, что она можетъ теперь показать гордой матери мальчика съ смѣлымъ личикомъ, что хотя она не хотѣла сказать, что сдѣлаетъ или чего не сдѣлаетъ, она все-таки способна устоять отъ такого искушенія, отъ котораго устояли бы немногіе. О предложеніи герцога она не сказала бы ни одной живой душѣ, еслибъ эта женщина не показала, что намѣреніе герцога извѣстно ей, и теперь въ своемъ письмѣ она не скажетъ прямо объ этомъ предложеніи. Она не скажетъ именно, что герцогъ предлагалъ ей свою руку и корону. Но она напишетъ такъ, что лэди Глэнкора пойметъ ее. И она позаботится, чтобы въ ея письмѣ не было ни одного слова, которое заставило бы лэди Гленкору думать, что она считаетъ себя недостойной званія, предложеннаго ей. Она очень смиренно отозвалась о себѣ въ письмѣ къ герцогу, но она не хотѣла быть смиренной въ письмѣ къ матери мальчика съ смѣлымъ личикомъ. Вотъ письмо, которое написала она:

«Любезная лэди Гленкора,

«Осмѣливаюсь написать къ вамъ нѣсколько строкъ, чтобы прекратить ваше безпокойство — потому что вы были растревожены, когда заѣзжали ко мнѣ вчера. Вашему милому мальчику не угрожаетъ никакая опасность отъ меня, такъ же какъ и вамъ и вашему мужу, и вашему дядѣ, котораго я люблю. Вы сдѣлали мнѣ прямой вопросъ, на который я тогда не захотѣла дать прямого отвѣта. Я не обязана была прямо отвѣчать вамъ. Но такъ какъ я люблю васъ, то не желаю, чтобы вы мучились, и увѣдомляю васъ, что я никогда не буду мѣшать ни въ чемъ ни вашему мальчику, ни вамъ.