Финляндия. Творимый ландшафт

Для того чтобы строить отношения с Китти, Маннергейму нужно было еще развестись со своей законной женой, которая жила в Париже, причем расторгнуть не только гражданский, но и церковный брак. В это время Маннергейм вел переговоры с Англией и США о признании независимой Финляндии. Это было непросто, так как Свинхувуд, всего год как приехавший из Колывани, даже в конце войны занял в финском парламенте пронемецкую позицию и стремился сделать Финляндию немецкой монархией, а кроме того, войска Антанты высадились в Архангельске, чтобы, в частности, помешать финнам захватить с помощью немцев Кольский полуостров и восточную Карелию. Эйно Рахья в Мурманске вооружал финский легион, солдаты которого сражались в английском обмундировании. Шла первая советско-финская война. И в это же время Маннергейм писал письма Китти Линдер и пытался продвинуть дело о разводе. Он добился расторжения гражданского брака, но не церковного, а Ялмар Линдер, по всей вероятности, не способствовал тому, чтобы его сестра и Маннергейм сблизились. Китти Линдер так и не вышла замуж, как и Маннергейм больше не был женат. Теперь манекен в платье Китти сидит в гостиной Сварто слотт, на коленях – письма Маннергейма. Рядом в витрине предметы, принадлежавшие Китти: украшения и флакон парижских духов «Мицуко».

В дизайне «Мицуко» причудливо сплелись скандинавская вязь шрифта с Индокитаем рисунка, как стойкая горечь и пряность, которые спустя короткое время уже неразличимы в терпком историческом аромате. Открывая свой флакончик этих моднейших в эпоху ар-деко герленовских духов, я думаю о Китти Линдер: стала бы она счастливее, связав свою жизнь с Маннергеймом, который в 1918-м почувствовал себя отцом финского народа и продолжал им быть еще без малого 30 лет, до самой старости, несмотря на то что финский народ в 1919-м не выбрал его своим президентом: общество помнило про белый террор во время финской гражданской, а пронемецкая элита не прощала разрыва с Германией, которая во многом обеспечила победу белых в 1918 году.

Возможно, Ялмар Линдер не хотел этого брака, так как не разделял политические взгляды Маннергейма. Именно Ялмар Линдер, как указывает Элеонора Иоффе, биограф Маннергейма, публично выступил против белого террора и в мае 1918 года сделал достоянием гласности положение в концлагере Таммисаари, где заключенные умирали от голода и болезней, так как их почти не кормили, не давали мыться, не меняли одежду и не лечили[27]. Однако это выступление не повлияло на личную дружбу Линдера и Маннергейма. Не менее вероятной причиной было и то, что в свое время не отличалась радостью собственная семейная жизнь Ялмара с любимой сестрой Маннергейма Софи, в честь которой финны в 2013 году выпустили коллекционную медаль, – она посвятила себя развитию хирургии и института сестер милосердия. А вот другая пара, живавшая в Сварто слотт, – сестра Маннергейма художница Ева и ее муж Луис Спарре, – была очень счастлива. Они поженились в 1893 году и сразу же отправились в свадебное путешествие, но не в Европу, а в Карелию: Луис вместе со своим другом, художником Акселем Галленом-Каллела, стал основателем особого течения в фенномании под названием «карелианизм». В северо-восточной русской Карелии были записаны основные руны «Калевалы», и вообще такой выбор маршрута являлся сверхконцептуальным, ведь руны эти издревле пели чаще всего на свадьбах, которые, в отличие от смертей и рождений, считались основными событиями в жизни рода.

Сначала супруги Спарре приехали на самый обустроенный финский курорт – в Иматру, куда из Петербурга и Хельсинки ходил ежедневно десяток поездов. А потом уже двинулись к северу в Куопио, которому в ХХ веке, после Зимней войны, суждено было стать приютом для православных святынь, вывезенных из монастырей Валаама и Коневца. Дорога от Куопио к Иисальми поражает красотой и величием озер и рек, полей и перелесков, и синих гор, протянувшихся цепью на востоке. Ева оставила об этой рискованной поездке воспоминания: о том, как они ехали в двуколке и плыли на лодках, добираясь лесами сначала до Каяани, далее в Оулу (на перегонах в этих местах уже никто не говорил по-шведски, но Луис Спарре специально выучил финский), а затем резко повернули обратно на восток через Соткамо, чтобы посмотреть русскую Карелию – места, где Элиас Лённрот записывал рунопевцев[28]. Тут стояли огромные карельские дома из бруса, в орнаментике которых Алвар Аалто позднее распознал «византийское» влияние[29]. Вся утварь здесь была расписная, женщины носили удивительные яркие сине-красные наряды, и, несмотря на бедность, весь обиход был пронизан искусством в этих местах, куда государственные чиновники и проповедники забирались намного реже, чем любители древностей.