Финляндская революция

Влияние парламентарного оптического обмана усиливалось потом ещё теми законодательными результатами, которые были получены летом на сейме. Относительно 8-часового нормального рабочего дня, который рабочие массы в предприятиях во многих отраслях труда уже с самой весны вводили в силу, был достигнут настолько широкий закон, что шире его, пожалуй, не издано ни в одном парламенте. В области демократизации общинного строя была достигнута также реформа, которая означала переход от полной монопольной власти капиталистов к системе всеобщего избирательного права, - тоже скачок, больше которого в этой области законодательство, пожалуй, не сде­лало нигде за один раз. Правда, видно было, что издание этих законов отнюдь не было достигнуто одними лишь парламентскими хлопо­тами. Внешний вихрь помог им оторваться скорее обычного с парла­ментской отмели. Этот вихрь появлялся в виде массовой демонстрации, аккомпанировавшей сильно заседаниям сейма; в этом вихре чувствовался более бурный дух, прежде всего из-за участия русских товари­щей солдат. Но само по себе это не являлось для нас новым; мы и прежде привыкли об’яснять так парламентаризм, что он приносит лучшие результаты тогда, когда народ производит давление извне.

Более худым признаком результатов нашей парламентарий демо­кратии было то, что спекуляция, господствующая в области продоволь­ственной торговли, не была ограничена. Этот признак указывал на то, что в вышеупомянутые парламентарные завоевания были лишь завоеваниями на бумаге, ибо закон, необходимый для ограничения спекуляции в продовольственной области, был, правда, написан и принят, но на этом потом и остановилось это ограничение. Коалиционное прави­тельство вообще ничего не предпринимало. Оно представляло собой ленивого быка, которого социалисты, казалось, тянули за рога, а бур­жуазия за хвост, но который не двигался с места. Обирание людей процветало в полном покое.

Голодающие рабочие массы потеряли скоро совершенно доверие к делам коалиционного правительства, a вместе с тем, по-видимому, отчасти и к руководству нашей социал-демократической партии. В Гельсингфорсе огорченные рабочие массы стремились сами осматри­вать запасы масла и делить их между собою; в конце лета в нашем глав­ном городе автоматически вспыхнула всеобщая забастовка, которая продолжалась два дня, пока организованные рабочие её не закончили. Давление политической атмосферы становились настолько высоким, что оно уже, казалось, мешало нашему парламентаризму. Это была действительность демократизма: свободное обострение классовой борьбы. Но мы, социал-демократические представители, не видели действительности демократизма, но лишь его туманный мираж.

Этот появившийся перед нашими глазами мираж получил первый удар от руки временного правительства Керенского. Невзирая на ожесточенное сопротивление буржуазного меньшинства, сейм принял, сообразно постановлению Всероссийского С’езда советов рабочих и солдатских депутатов, основной закон о внутренней демократической свободе Финляндии и о праве сейма на распоряжение высшей государственной властью страны. Из Петрограда прибыла даже полуофици­альная меньшевистская делегация (Чхеидзе, Лабер, Дан), чтобы задер­жать принятие этого закона, но слишком поздно. Тогда, в конце июля, русское временное правительство распустило сейм и назначило новые выборы. Социал-демократическая фракция пыталась дважды продолжить заседания разогнанного сейма. В первый раз депутатов встретили у дверей сейма посланные Керенским гусары; во второй раз на дверях была лишь печать правительства Керенского: тальман сейма тов. Лай­нер приказал открыть двери, и заседание было устроено, но в нём принимали участие лишь члены социал-демократической фракции.