Финляндская революция

Правда, непосредственного результата революции мы не могли бы наверно, даже при самых усиленных стараниях, продиктовать по своему желанию. История сама его продиктовала бы. Но нам следо­вало попытаться, следовало бороться и наступать возможно дальше на помощь историческому развитию. Ведь и истории не могла делать своё дело с пустыми рукавицами: ей нужны были руки борцов и хотя великого ледохода на реке истории финляндской классовой борьбы тогда ещё и не могло бы произойти, хотя тогдашний разрыв и остано­вился бы, но всей видимости, на буржуазно-демократическом застое так же, как лед скопляется в большую груду на реке, всё же этот разрыв был бы шагом вперёд. Посредством него сила сопротивления ледовой коры уменьшилась бы; стремящейся к освобождению реке не надо было бы потом более напрягать свои силы в борьбе против еди­ного, широкого ледяного покрова, она могла бы сосредоточить всю свою могучую силу против образовавшейся ледяной груды и давить на неё до тех пор, пока она не рушилась бы. Это является в реке во время ледохода самой естественной и быстрой сменой фазисов. Таким путём происходило дело и в России. С него легче начать. Значительная часть сил сопротивления, оковывающего общество буржуазного государства, остается, таким образом, в решительный момент неиспользованной. Но ледоход может задержаться на долгое время в том случае, если ледя­ной покров будет держаться одинаково во всех своих местах до конца, и нигде не образуется трещин.

Мы помешали возникновению первого сдвига, дан сигнал к окончанию всеобщей забастовки в конце недели и отправив вопрос о революции на разрешение… партийного с’езда. Вследствие этого, в ра­бочих массах царили общее недовольство, и даже сильное негодование. Оно не вылилось, правда, в открытый мятеж против партийного руко­водства, но его действие было, быть может, ещё более гибельным для будущей классовой борьбы; оно вырвало у руководства рабочим дви­жением лучшую часть доверия рабочих. Руководству, которое нужда­лось в огне против осмелевшего врага рабочего класса, оставалось теперь лишь раздувать остывшие уголья недоверия. При этом рожден­ные недоверие и враждебность чувствовались потом тяжёлым кошма­ром во всё время революции. В ноябре ими было посеяно уже апрель­ское разложение. Партийный с’езд, собравшись через несколько недель, чувствовал в общем настроении в тот раз, что самый высокий рево­люционный вал под перекрестным ветром прошел уже мимо. Делегаты партийного с’езда были выбраны ещё весною в иных условиях. При­близительно половина из них, казалось, была на стороне более или менее ясного революционного действия; другая же половина была про­тив. Мы, центровики, хотели всеми силами удержать партию от раскола и нам это “удалось”. В об’единяющей резолюции не было сказано о революции ни одного определенного слова ни за, ни против, но зато в ней проявлялся дух прежней самостоятельной классовой борьбы; кроме того, в ней была пред’явлена буржуазии масса благодушных требований относительно реформ, а рабочим предлагалось вооружаться впрочем, не для революционного наступления, а для необходимой самозащиты.

Необходимость самозащиты становилась теперь, провидимому, для рабочего класса самой сильной потребностью, ибо буржуазия, убедившаяся в том, что она избавилась на этот раз от опасности рево­люции, готовилась теперь сознательно к нападению. Она вела открыта бешеную травою против социалистов, а в менее заметном виде развивала свои военные планы, добывала оружие, организовала и обучала белогвардейскую армию и посылала своих агентов за границу для спешных поручений. Рабочая красная гвардия также организовывалась, и партийное руководство принимало участие в этой работе. Но она продвигалась вперёд медленно, без достаточной энергии и целесообразности. Здесь и там угрожали автоматически попытки разрозненных местных революционных взрывов с анархистскими побочными явлениями: в Або, напр., и вспыхнул такой взрыв.

От парламентской работы не было теперь и не могло быть для дела рабочего класса ничего более, кроме вреда. Она лишь напрасно отвлекала наши силы, которые все нужны были для подготовки к приближающейся революционной борьбе. Она лишь вводила в обман и мешала видеть то, что должно было притти, что буржуазия готовила, и что рабочий класс должен был бы готовить. Когда революция угро­жала в ноябре, на сейме было достигнуто демократическое постановление большинства, по которому сейм, а не какая-нибудь будь пра­вящая шайка, распоряжался пока высшей государственной властью в стране. Это было уже похоже на действительный, хотя я слабый шаг по направлению к настоящему, безупречному “демократизму”. В комиссии основных законов мы пытались начертить более детальный план для этого прекрасного государственного строения и решили уже об’явить конкурс художников для представления самого прекрас­ного образца для флага на крышу финляндского демократическою государственного строения.

Тогда мы услышали из уст Свинхувуда конституцию капитала; она содержала лишь один пункт: “Строгий порядок”.