Фирс Фортинбрас

Я же не отрицаю вину (что не мешает не чувствовать себя виноватым). Я бы правду сказал, не скрыл ничего. Попросил бы прощения. Даже клятву искренне дал бы – на будущее. Попросил бы дать шанс мне – последний. (И первый, и главное, первый, потом уж последний!) Да всё, что угодно! А толку? Она бы мне не поверила. Она бы сказала, роль играешь! Роль не роль, а что значит роль? Ну, роль. Или не роль. Откуда я знаю. И почему пустота? Где тут во мне пустота, когда я всем переполнен?

Всем!

То есть всеми.

Много меня. Да, много меня!

Но меня. А не моей пустоты.

Роль? Но моя! Не пустота никакая, наоборот – я каждый раз, каждый миг тот, чью роль в этот миг исполняю!

Вот уж не надо меня отрицать!

Не надо отрицать моего содержания!

И всё равно, пусть ты будешь права, пусть права ты будешь по определению, а я не прав по определению буду, но почему же не выслушать, почему не попытаться понять?

Жалко и то, что погасло важное что-то. Именно доверие, вот что. Залог свободы. Мы же по умолчанию предоставляли друг другу свободу. Мне так, по крайней мере, казалось. В силу доверия. И я им дорожил. Мы ведь без дураков любили друг друга. И любовь была выше случайностей всяких. Ну случилось бы что-то подобное, Рина-Марина, с тобой, я бы разве устроил сцену тебе? Я бы попытался понять. И понял бы, понял! И она бы меня поняла – моё понимание. Хотя, подумал, это всё же вопрос. Да, тут надо подумать. Нет, не в ревности дело. Если бы с Кириллом было бы так у неё, мне бы, честно скажу, не понравилось. Но могло ли с Кириллом так быть у неё? Нет, конечно. Вспомнил, как рванул я домой из того кабака, бросив Настю одну. Но это не ревность. И Рина тут ни при чём. Всё дело в Кирилле. Только в Кирилле. Я почувствовал, что завожусь, тот эпизод вспоминая. Но стоп. Я сказал себе: стоп. Сейчас о другом.

Я на курсе был единственным, кто прочитал «Анну Каренину». Стива Облонский в самом начале переживает, попавшись. Запомнились его представления о предполагаемой снисходительности жены. На полке стоял Толстой в шести томах – тогда были книжные полки в квартирах (или шкафы), книги на книжных полках стояли, – я подошёл, взял том с «Анной Карениной», вот, на третьей странице: «…смутно ему представлялось, что жена давно догадывается, что он не верен ей, и смотрит на это сквозь пальцы». Это Облонский. И далее: «Ему даже казалось, что она… – далее следуют её возрастные недостатки, их опускаю, – по чувству справедливости должна быть снисходительна. Оказалось совсем противное». Хоть эпиграфом ставь. «Должна быть снисходительна». И я, допускаю, должен. Оба должны. Если действительно любим друг друга. Те двое были нас значительно старше – Облонский, как понимаю, меня где-то на шесть лет, Долли его старше Рины моей даже на семь, по моим прикидкам, и я, в отличие от Облонского, который своей уже шесть лет изменял, всё же верность в целом хранил, при том, что мы вместе почти что год.

Это много. Немало.

Я уже не говорю о нашей принадлежности к так называемым артистическим сферам, богема и всё такое. Не аргумент. Не спорю. Но чувство справедливости разве не велит быть снисходительным?

И вообще, давай начистоту, как-то это провинциально, ты не находишь? Или мы не современные люди? Даже перед читателем как-то неловко, нет, правда – пускай даже перед гипотетическим…

И вот что скажу. Быть истеричкой стыдно, Марина. Стыдно и непродуктивно. Истерика бесполезна, вредна, она обнуляет чужую вину. Я бы мог осознать вину глубоко, мог страдать чувством вины, если бы не твоя, Марина, истерика. Меня бы плитой придавило твоё смирение, когда бы оно было возможно. Ты бы могла меня кротостью испепелить. Смирение и кротость – страшнее оружия нет!

А ты в истерику. Это ошибка.

И потом я не знаю источник. Насколько он достоверен, надёжен? Вдруг преувеличение было за гранью критической? Может быть, там содержался вообще клеветнический элемент? Может быть, мне вообще за другое попало? Кстати, да. За то ли, за что я думаю?

Эта мысль заставила вспомнить меня весь эпизод. Вот что могли значить её слова: «Подло не это, подло вот это»? Надо было спросить, что значит «вот это»? Почему оно подлее, чем просто «это», которое то? И что это «это» такое? Может быть, здесь недоразумение какое-то, и всего-то делов. Может, я оклеветан. Могла быть просто ошибка. Не просто – трагическая ошибка. И значит, зря я её упрекаю.

Но с другой стороны… взять проступка моего фактическую сторону… могла ли она сама по себе такую реакцию спровоцировать?.. Ты, наверное, Марина… но в это мне трудно поверить… Ты, наверное, подумала, что я нарочно?.. Нарочно тебе на палец тогда наступил?.. Чтобы тебя в больницу упечь?.. на несколько дней?.. а самому?..

Что – правда?..

Ты так подумать могла?

Но позвольте, это тогда вообще финал финалов. Тогда – антропологическая катастрофа. Любые разговоры о доверии тогда вообще бессмысленны.

А ещё (вспоминал я эпизод): «Ты даже имя у меня отобрал!»

Ого, имя у неё отобрал!