Фистула

В пыточную камеру сестры пришёл её господин.

«Поди сюда!»

«Нет, я хочу спать».

Тело прильнуло к стене, рядом с картиной.

«Нет, не надо! Я хочу спать!»

«СЮДА-НА».

«Не надо!»

Безжалостная стена между нашими комнатами пропускала голоса и все прочие звуки. Начиналось то самое, что я весь день пытался выбросить из головы.

«Нет! Нет, не надо! Брат нас услышит!»

Я отскочил от стены, пошёл в дальний конец спальни. Мои руки тряслись. Голос сестры дрожал. Ей было страшно. Мне было холодно жарко холодножарко.

«Нет! Пожалуйста… Лев услышит нас».

«ПОДЪЁМ».

Я вбежал в лоджию и снова открыл там окна, но глумливый лес умолк, заставляя меня слышать всё.

«Только тронь меня, и я закричу!»

Как бы я ни пытался отвлечься от этих голосов, от них невозможно было спрятаться.

«Нет! Нет!»

Хлёсткий удар. Сестра издала не то крик, не то писк.

Я направился обратно к стене.

«Нет. Пожалуйста, нет!»

Я слышал всё. Их дом был спроектирован как будто ради этой ночи, как будто именно мне предназначено было попасть в эту комнату по соседству с каютой хозяйских удовольствий.

«Я не хочу! Умоляю, перестань!»

Новый удар, новый испуганный писк.

Думал ли Капитан о том, что я их слышу? Не хотел ли он этого? Не спланировал ли этого моего унижения?

«Уйди! Я не хочу!»

«КО МНЕ».

Хлопок, ещё один, потом звук удара о мебель.

Неужели это Капитан приказал ей поселить меня тут?

«Не надо сегодня! Завтра, я обещаю, завтра!….»

Я никогда не слышал такой её мольбы. Никогда не слышал такого отчаяния. Я стоял прижавшись к стене, к холодной стене, за которой топало жирное чудовище, надвигаясь на крохотную, не имеющую путей для отсупления добычу.

«Отпусти меня!»

Знал ли Лев о том, что творится в родительской спальне? Что понимал он в отцовских развлечениях и материнском фатуме?

«Отпусти!»

Впрочем, он был не такой уж малыш. С чего я решил, что он мог хоть чего-то не знать о доме, наверняка исследованном вдоль и поперёк?

«Нет! Убери руки!»

Удар. Плач.

В его восемь лет я прекрасно всё понимал. В нашей квартирке от ночной родительской игры никуда нельзя было скрыться. Мы лежали с сестрой в темноте (диван-кровать была одна, нам до конца её школы приходилось спать валетом) и слышали за стеной их ритмичные хлопки и причмокивания, стоны и визги матери, мычание отца. Подобные ночи не были частыми – слишком уж много сил родители отдавали аспидам других наслаждений. Но мелодии их совокуплений оставались неискоренимой частью нашего детства, как и смущение и отвращение, которое эти звуки заставляли нас испытывать.

«Прекрати!»

Капитан до неё добрался. Лёгкое тело упало на постель. Тяжёлый шаг. Прерванный крик – он, должно быть, закрыл ей рот.

Я воображал их так отчётливо, как будто не прижался к стене, а стоял с другой стороны, стоял прикованный в их спальне, стоял без одежды, как в одном из сегодняшних вагонных снов. Я почти смотрел на них, на неё – бледную, голую, слабую, жалкую. С синяками, рассыпанными по небу спины. Она бы ни за что не захотела, чтобы я это видел —

«А… Нет!»

– или же наоборот? Новая мысль зашепталась поверх крика: что если она прекрасно понимала, что я всё слышу, и потому разыграла это сопротивление? Что если —

«Нет!»

– что если она с самого начала этого и хотела и потому поселила меня именно в комнату по соседству, с ненастоящими стенами, с этими ледяными стенами, которые я разбил бы в несколько ударов, не будь всё это её подлым планом, её насмешкой надо мной. Я представил: удар, удар, удар, удар.

«Нет! Нет! Нет! Нет!»

Она вскрикивала с каждым ударом. Капитан издавал одно только усиливающееся ммммммм.

На какой-то момент результатом моего внутреннего резонёрства стала полная убеждённость, что эта ночь была ей соркестрирована. Она хотела продемонстрировать мне, что такое её жизнь на самом деле. Ткнуть меня лицом в эту грязь. А значит, если ей действительно больно —

«Хватит!»

«МММ, МММ».

– то так ей и надо, значит, она получила по заслугам. Я даже желал, чтобы ей стало ещё больнее, этой похотливой глумливой предательнице. Она сама выбрала это, убеждал я себя, превратилась из моей героини в его проститутку.

«Мне больно!»

«МММ, МММ, МММ».

Так ей и надо, так ей и надо. Это воздаяние.

«Больно!»

«МММММ!»

Она истошно скулила, кричала сквозь слёзы, вопила от боли, это были гадкие звуки, звуки настоящего истязания и полной обречённости. Неужели это была она? В школе сестра вообще никогда не плакала, это я был плаксой. Это я пытался спрятаться за её спиной от материнских ударов. Она заступалась за меня и защищала меня всю жизнь, пока не предала.

Удары остановились. Остались только её рыдание и зычное дыхание Капитана.

Что делал я? Я стоял прислонившись к стене, вспотевший, дрожащий. Что делало моё существо? Оно удовлетворялось этой сумасшедшей сценой.

За стеной зашевелились.

«СЮДА-НА».

Всё началось по новой. Она уже не отбивалась, а только выла. Бык замычал громче прежнего.

Я вспомнил, как вечером он жрал свой подножный корм. Помыл ли он руки перед тем, как пошёл в спальню? Или они были такими же грязными, жирными, и этими руками он хватал тушу моей сестры? Моей сестры…