Фистула

и тогда передо мной встала другая мать. Такая, какой я её запомнил. Лицо у неё было исцарапано, в затуманенных глазах охотились злые бездомные псы; сосредоточенное выражение – оно всегда становилось таким, когда нас с сестрой ждало наказание. Из-за спины мать достала ремень. Отцовский, выученный назубок чёрный кожаный ремень с головой тельца на пряжке, с двумя рядами заклёпок | зодиакальный пояс замёрзших металлических звёзд, упорядочивающий детскую жизнь. Она замахнулась – я сжался. Мама, пожалуйста, не надо! Мама, пожалуйста, пожалуйста! Мамочка, прошу тебя, не надо! Она ударила по зеркалу – я услышал этот удар нет этот удар этот удар. Я почувствовал его, не сумел вычеркнуть. Ничего не мог вычеркнуть. Мамочка, не надо, не бей меня. Мама, пожалуйста. Пожалуйста, не бей меня. Я не кричал, я шептал это, молитвенно. Мама, больно. Больно, мамочка, больно. Не надо, не надо, не надо. Она хлестала ремнём по зеркалу, зеркало терпело, а я терпеть не мог. Мальчик знал, что нужно молча терпеть, но терпеть не умел, в отличие от сестрёнки. Пожалуйста, мамочка, не надо. Мама, я люблю тебя. Я больше не буду, мама. Я больше не буду, обещаю. Я хотел бы прижаться к стене, но вокруг были только осколки. Мама, умоляю, хватит. Пожалуйста. Пожалуйста, мама. Пожалуйста, не надо. Не надо. Хватит. На колени, мальчик упал на колени. Мама, пожалуйста, остановись. я больше не буду. мальчик торопливо отползает в угол. пожалуйста, мама, хватит, пожалуйста, мамочка, я люблю тебя, мамочка, я клянусь, что больше не буду. мальчик вжимается в несуществующую стену. мамочка мамочка мамочка, остановись, клянусь обещаю я больше не буду. Я больше не буду чего? Гроза в безжизненных глазах. Лай кожаного ремня. Ледяное пламя наказаний. Оно горит горит горит горит горит. Спина горит. Море горит. Какое счастье, что мамочка не вечна и пламя гасит

| поворот зеркал|

я боялся снова взглянуть в сторону отражения. Ведь если оно знало всё о матери, то, значит, и с отцом могло проделать такой же трюк. Почему вообще оно так со мной поступило? Наказало за самоуверенность? Или, прочитав мои мысли, зеркало не смогло вытерпеть столько зла и позволило ему вырваться наружу? Распрямившись, я стоял с закрытыми глазами; руки подрагивали. Звук, который я услышал со стороны зеркала, походил на нахмуренное бурчание огромного живота. Это он, это отец | только не это, только не это | я не смел на него взглянуть | а всё-таки чувствовал и какое-то желание увидеть его как собственное отражение. Но когда я решился приоткрыть глаза, оказалось, что стоит передо мной обыкновенный Капитан – пузо в пиджаке, часы в алмазах. Позеленевшее лицо. Надув рыхлые щёки, он еле держался на ногах. Его забавно тошнило, как самого мерзкого обожравшегося ребёнка, которого только можно себе представить. Из перебитого носа потекли сопли, Капитан закашлялся, наклонился вперёд, начал блевать – и кроме красновато-коричневой кашевидной рвотной массы из пасти лезли мокрые денежные купюры, то и дело прилипавшие к губам или подбородку. В этих нечеловеческих муках он избавился от значительной части своего валютного резерва, однако дорогостоящая рвота всё продолжала и продолжала извергаться, блевотный краник перекрыть смог лишь

|поворот зеркал|