Фистула

– тут только я осознал, что эта картина полностью заслонила Льва, что я не отвечал ему или даже пробормотал лишнее. Нужно срочно остановиться, сказал я себе, срочно остановиться – и опустил руки под стол, больно защипал кожу выше запястья, готовый едва ли не содрать её – и содрать клейкую ленту, как будто налепленную на рот, – и заговорить, абсолютно спокойно, как ни в чём не бывало —

«Прости, Лёва. Задумался что-то. Можно я буду звать тебя Лёвой?»

– мне вновь удалось побороть себя. Последнее, что я успел припомнить, – когда мать вернулась из больницы, она стала страшнее прежней, и совсем не из-за исцарапанного лица. В том, что произошло с ней, мать почему-то винила не отца, а нас. Три года до отъезда Ариадны она изводила нас почти ежедневно, когда вообще могла отличать реальность от бреда.

«Конефно мофно!»

Чай я так и не допил. Мы вышли из кафе. Нужно было оставаться настороже. Память не должна разгуливать без намордника. Без пяти три.

Мы отправились побродить в соседний, достаточно крупный сквер, полный лишних тел, хотя табличка у входа рекомендовала совершать прогулки вечерами, обещая, что в темноте здешние растения светятся – видимо, таков был эффект серебристой полироли, чьё применение я отметил ещё на въезде в город. SZ продолжал производить на меня самое неприятное впечатление, раздражая и даже угнетая прямо-таки каждой своей деталью, но особенно бесчисленными камерами, из-за повсеместного присутствия которых я скоро начал ходить по скверу, где в этот момент зацветала черёмуха, исключительно с опущенной головой, как горемычный катоблепас. Подсчитанность и подконтрольность – таким следовало сделать городской девиз и выгравировать его на каждом строительном блоке, думал я. Лев же не ощущал никакой дисгармонии, по крайней мере на вид, его всё воодушевляло и впечатляло, а особенно троица белошкурых белочек, без какой-либо опаски приближавшихся к гуляющим. На наблюдение за ними мальчик потратил почти десять минут. Впрочем, были ли эти животные настоящими, а не кибернетическими, виртуальными или какими-то там ещё – я сказать не мог.

Единственной задачей моей опущенной головы (кроме избегания столкновений с прохожими) было тайное подглядывание за мальчиком и потенциально сомнительными персонами. Из-за камер и общей атмосферы этого города мне казалось, что на нас всегда была уставлена как минимум одна лишняя пара глаз. Не следил ли за нами тот несвоевременный модник средних лет в шляпе, проглотившей слона? А эта девица в очках, читавшая книжную голограмму? А целая пятёрка детей в звериных масках? Две обезьянки, тигрёнок, мышка и, самый маленький, змеёныш – насчёт последнего я испытывал особенно сильные сомнения. Вон тот влюблённый придурок, снимающий, как его пассия старательно выворачивает линии и округлости в попытках соответствовать образам из подборки лучших поз для женской фотосессии,

Тысячелетиями складывавшаяся патриархальная структура человеческого общества привела к тому, что даже после получения гражданских и политических прав наравне с мужчинами женщины всё равно остались систематически дискриминируемой иугнетаемой группой. Неравноценная оплата одинакового труда, стеклянный потолок в большинстве карьерных областей, насилие по гендерному признаку, мизогиния публичной сферы, а также многочисленные сексистские стереотипы в повседневной коммуникации – всё это актуальные проблемы нашего времени, требующие незамедлительных решений. Женские голоса должны быть слышны, ини в какой сфере женщина не должна чувствовать себя человеком второго сорта.