Фистула

– он твердил это через одиночество и тоску, которые, должно быть, давно превратились для него из чувств в участь; напрасный звонок в никуда старик делал множество раз, я слышал это в его словах, в его готовности повторять одно и то же, скорее ради собственного успокоения, чем в целях переубедить адресата, кем бы тот ни был. Вокруг настырно смеялись тела; напористо пиликали гаджеты, многие из которых наверняка вскоре научатся или уже научились угадывать хозяйские мысли не хуже зеркал из «Рефлексии»; генерировали мелодические зарисовки механические птицы, останавливавшие пение для рекламного объявления. Страдающий рядом со мной человеческий манускрипт не нарушал установленного в городе порядка, но всё-таки мог служить напоминанием, что любое сияющее улыбками будущее отбрасывает хоть какую-то тень, и в этой тени можно остаться наедине с собой, разгадывать несформулированные загадки мира, устало и неторопливо дышать (и задыхаться). На этой обнадёживающей мысли я поднялся с лавочки и направился к племяннику. Двадцать семь минут.

Не успел я даже спросить, когда его отец собирается за нами приехать, как в кармане у мальчика зажужжало. Он достал небольшое круглое устройство, похожее на игрушечный компас; дрожащий корпус был оранжевым, экранчик сверкал разнообразием красок. Лев отключил цветастую вибрацию, истолковал сообщение и показал на выход из сквера.

«Телефон мне ефё не рафрефают нофить, а по этой фтуке меня ффегда мофно найти».

Спустя четыре минуты мы уже тонули в кожаных сиденьях капитанского внедорожника. Расстояние между передними местами и нашими будто ещё выросло. Капитан оказался каким-то даже слишком бодрым и весёлым, галстук его был ослаблен, воротник расстёгнут. Но с водителем у него произошла не подобающая двойникам рассинхронизация – тот, наоборот, был хмур, задумчив и чем-то серьёзно обеспокоен.

«Ну чё, нормально у вас всё прошло?»

«Так тофно!»

«Да, всё хорошо…»

«Ща короткую остановку сделаем,

потом заглянем к мальчикам – и домой».

Каких таких мальчиков он имел в виду, я не понял. Когда мы отъезжали, мне почудилось, что я с далёкого расстояния вижу того одинокого беднягу, снова приложившего телефон к своему похожему на дохлый эмбриончик уху. И, может быть, вопреки всякому правдоподобию, в этот раз некий голос ему всё-таки ответит, и это будет тот самый любимый голос, и лицо человечка просветлится, и окажется, что история его ещё не закончена, а только остановилась посидеть на лавочке… Нет, не окажется. Я отвернулся в салон. Водитель беспрерывно постукивал по рулю толстыми пальцами и беззвучно матерился. А когда начальник решил его приободрить, буквально взорвался —

«Блядь! Блядь! Вы же знаете, что за

такую статью на зоне ждёт!»

«Да не волнуйся ты так, ей никто

не поверит».

– Лев насторожился, и я решил отвлечь его, ожидая, что сейчас два амбалопитека, чья речь растеряла даже утреннюю бандитскую поэтичность, совсем уж разойдутся в неподобающих разговорах (у меня как-то естественно возникло желание позаботиться о мальчике). Тем более кое-что произошедшее в театре я надеялся хоть как-то разъяснить.

«Лёва, скажи, пожалуйста, ты ведь не в первый раз видел эту девочку в театре? Ну, у неё ещё рука повреждена…»

«Ну да, я её фнаю…»

«И, ёбанный в рот, тёлки же любят,

когда жёстко, разве нет? Нормальная

тёлка только этого и хочет! А эта, блядь, —

так я не буду, этак не хочу!»

«Она разве из твоей школы?»

«Нет, не иф моей…»

«Так-то оно так, но по ебалу ты зря

ударил. Бабу нельзя по ебалу бить. И по

животу. Я вот у своей лицо никогда

не трогаю. Это красота всё-таки,

божественная хуйня».

«Тогда откуда же ты её знаешь?»

«Профтите, но Мама мне фапретила про неё гофорить…»

«Ну а что, а что если эта шмара проболтается?»

Капитан достал телефон и сделал свободной рукой непринуждённый жест, показывая, что в его силах решить проблемный вопрос одним звонком.

«Ща с Шестерёнкой всё улажу.

Слышь, ну хоть отсосала-то нормально?»

«Да так, на троечку».

«Во даёшь. Отличился в жарком

деле. Алло? Алло? Здорово, братюня!.. Да

ничё, ничё. Тут такое дело. Одна из твоих

девочек решила выебнуться, грозит заяву

накатать. Не, не на меня, на старпома

моего…»

Я поймал капитанский взгляд в стекле заднего вида. Как будто только сейчас поняв, что мы со Львом всё это можем слышать, он подал знак водителю, и внутрисалонная перегородка закрылась. Тридцать восемь.