Фитиль для керосинки

— Бежать. — Тихо подтвердил Юрка. Помолчал и добавил — Против ветра только дураки ссут. — Он повернулся и пошел, не оглядываясь, и не в сторону станции, а совсем к лесу, откуда наплывала на поселок промозглая вечерняя мгла. На следующий день вечером Венька подслушал разговор родителей, которые решили, что он углубился в книгу. Из их разговора он узнал, что Мельник приходил к Блюме и сказал, что его предупредил знакомый опер, чтобы на субботу смывались, потому что будет погром. Отец доказывал, что это очередная провокация, что теперь не царское время, и они не зря воевали. Венька не понял, при чем тут тридцать седьмой, царское время, война (у отца на все было одно — «война»), а мама возражала, что он наивный и упрямый дурак. Конечно, говорили они по-еврейски, и «нар» не так грубо звучит, но смысла это не меняло. Они долго спорили и не могли ничего решить — ведь на воскресенье договорено было у тетки справлять его день рождения. Позвали Григоренко и Василия Ивановича с женой…

— Пока еще можно, мы спим, а когда хватимся — будет поздно. — Тихо сказала мама и заплакала.

— В этой земле лежит мой погибший сын! — торжественно заорал отец по-русски.

— И мой тоже! — тихо и так сказала мама, что отец присел к ней на корточках, обнял и стал утешать.

— Будет. — Твердо сказал Венька. — Оба родителя уставились на него, будто впервые увидели его в комнате.

— Что? — произнесли они в один голос.

— Юрка сказал. — Продолжил Венька вместо ответа. — Ремеслуха готовится…

— У тебя замечательные друзья, — начал отец, имея в виду ремеслуху, но мама прервала его:

— Подожди! — и к сыну: — Что он сказал?

— Он сказал, что они готовятся громить, а он отказался с ними идти, и они его измолотили. — Веньку подхватила горячая волна, обычно заливавшая лицо и шею, и понесла. — А Лизка уезжает… и Эсфирь, наша учительница истории, и Фейгин…

— Все бегут… я понимаю, что вы меня не послушаете…

— Подожди, подожди, откуда такая осведомленность? — снова пафосно заговорил отец…

— Это не осведомленность — это, это… — он не знал, как сказать…

— Это жизнь. — Сказала мама и снова повторила — а ты наивный, — и махнула рукой, — «дурак» при сыне она говорить не стала.

— Подожди, — не унимался отец, — мы тут говорили, и ты все понял?

— Боже! — по-русски взмолилась мать, — Ты так часто бываешь дома, что все забываешь.

— Папа. У меня бармицве в воскресенье…

— Вот и надо ее справить, не взирая ни на что! Мы там на фронте!

— Хватит! — Неожиданно визгливо заорала мама. — Вы там на фронте! Мы тут в тылу! Хватит! Не хочешь! Я сама! Сама! Понимаешь!

— Ты же партийная! — бросил отец последний довод! И Советская власть не допустит!.. — злобно сквозь стиснутые зубы процедил отец.

— Все! — отрезала мать. — Завтра утром он едет со мной на работу. Сложи себе вещи — вон в тот чемоданчик. Там мои уже лежат — так что немного!..

Глава XIV Взрослый

«Пойдем», — сказал Шурка и решительно шагнул к лестнице на второй этаж. Ходить туда было строго запрещено Шуркиной матерью — там были «хозяйские апартаменты». — Пойдем, — повторил он и, не дожидаясь, стал подниматься по ступенькам. Венька нерешительно стоял внизу. Конечно, дома никого не было, а если делать только то, что тебе разрешают, слово жизнь будет иметь очень узкий смысл, но… — Скорей! — скомандовал Шурка и повернул торчащий в дверях ключ.

Венька в три прыжка одолел лестницу, и они оказались в небольшом коридорчике, потом в спальне с широченной кроватью — всюду была чистота, свежий теплый воздух… Шурка подошел к тумбочке около кровати и присел на корточки перед крошечным приемником. Венька последовал его примеру. Но сесть и смять покрывало они не решились. Щелкнул выключатель от поворота ручки, засветилась прежде черная и нечитаемая стеклянная шкала, красная полоска побежала из конца в конец, повинуясь Шуркиной руке, и зашелестели, заурчали, заплескались звуки всего мира. Венька с восторгом смотрел на это чудо, на эту недосягаемую мечту (он даже в мыслях не допускал, что может иметь такой). Всеволновый! С 13 метров! Полурастянутые диапазоны! Боже! Вот это да! Он стал считать сколько их. Сбился, начал сначала. Потрогал коричневый пластмассовый бок, заглянул за него и увидел фирменный знак, гнезда, гнезда — он был ошеломлен.

— Погоди! — запротестовал Шурка. — Здесь на девятнадцати про нас все время передают. — Он еле заметным шевелением пальцев трогал большую круглую ручку, и красная стрелка незаметно для глаза сдвигалась вправо и влево. Урчание становилось то нежным, то плотным и грозным. — Вот глушат, гады! Но ничего! Трофейная техника, что надо — тут есть подстроечка гетеродина!

— Ты тоже радио увлекаешься? — удивился Венька.