Фиуме или смерть

В отрыве от естественных потребностей жизни, отделившись от трусости и искривлений, которые обычно определяют ее, их действия часто приобретают культовую чистоту; улыбка вечности уже лежит над ними. Всемирная история, этот фурункулез из человеческой глупости и низости, не особо балует нас такими зрелищами. Впрочем, бывают такие моменты, которые сконцентрировались до яркой образности. Я думаю о французских дворянах, о том, как они несгибаемо шагали вперед, в своем полном парадном облачении к гильотине и таким образом даже в момент своей гибели выражали этим свое превосходство. Никаких переговоров, никакой изворотливости: с такими людьми не говорят. Баста! Вот наша шея. Тем самым они были героями в самом глубоком смысле этого слова.

Бороться, выступать за какую-либо цель, в крайнем случае, жертвовать жизнью, это все, конечно, похвально, но это еще не самое последнее. Только на позиции, отрезанной от своих, на забытом посту, когда цели тонут, когда всякое действие утрачивает надежду, только тогда завершается формирование героя: если он при всем этом все же действует так, как будто ничего не было, спокойно направив свой взгляд в пропасть. То, что нужно делать, не всегда объясняется в форме мотивов. Иногда нужно быть готовым сделать что-то, даже если вы уверены, что потерпите поражение.

Тогда нужно заступить на пост подобный Полярной звезде, которая остается неподвижной, когда все вращается вокруг нее.

Насколько определенно в Фиуме героическое в абсолютном, можно было бы сказать: в трагическом смысле имело особое значение, настолько же, несомненно, в его тени также развивались людские недостатки, разрушительные явления. Одна крайность тянет за собой другую. Было бы нечестно это игнорировать. Я не хочу умалчивать, мой юный друг, о том, что со временем у нас начались скверные дела. Все больше наркотиков текло через город, прежде всего, кокаин, с помощью которого летчики на войне боролись со сном и со страхом, пользовался большой популярностью. Это провоцировало некоторые эксцессы, мелкие «молодецкие забавы», которые уже не имели ничего общего с героизмом. Удушливый жар, жажда новых, одурманивающих приключений как темная туча собирались над дрожащими, загнанными в загон массами. Чашу жизни нужно было испить до конца, но на ее дне, однако, таились призраки отвращения, скорби и свинцового безразличия. Так как сам город ничего больше не производил, наше положение со снабжением становилось все хаотичнее. Начинался дефицит всего, в первую очередь основных пищевых продуктов. Сочувствующие еле-еле снабжали нас. Так мы попали в руки Красного креста.

Утром, в полдень и вечером приезжали санитары с полевыми кухнями, потому что они думали, что воины воспользуются их состраданием. Ну да, некоторые ослабевали, но большинство направлялось в деревни для «захвата крестьянских земель». Феллахи вовсе не так уж и сильно сокрушались, когда в их села внезапно вторгалась орда солдат, скручивала шеи их курам и забирала припасы из-под их толстых задниц. Потому что эти хитрецы теперь скрывали все, так как они хотели извлечь выгоду из нужды и боялись, что их объедят до полной бедности. Если бы они совсем рехнулись, то их дочери, которые кормились так же хорошо, как и их коровы, тоже должны были бы поверить в это. Также купцы, которые доверяли свои товары морю, вынуждены были смириться с ущербом.

Фиуме традиционно был посредническим портом, через который венгры вели морскую торговлю. Потому кое-какие из стоявших в гавани судов становились существенно легче.

Когда порт приобрел дурную славу, «Ардити» на парусных яликах сами выходили в море и захватывали все торговые суда. К таким ценностям как ткани, шкуры, пряности в большинстве случаев вовсе не притрагивались, мы ведь не были лавочниками. Гораздо важнее были бочки с водкой, ромом или солониной. Тот, кто не хотел их отдавать, разумеется, терял все. Капитана привязывали к мачте и накачивали рицином, пока он не лишался сил. Тех, кто сопротивлялся, сталкивали за борт с помощью надежной «mangallo», дубинки. За спиной убиравшихся прочь с торжествующими криками мародеров в небо вздымалось море огня. Тот, кто выдерживал этот суд, самое позднее вечером добирался до берега на своей спасательной шлюпке или вцепившись в обломки судна, и несколько позже оказывался у одного из костров, которые освещали береговую полосу подобно гирлянде. После обязательной круговой чарки его торжественно и с почетом принимали в круг фиумцев. Еще на одного отчаянного человека больше.

Никогда еще «легионеры» не маршировали более смело, никогда еще фанфары не звучали с более серебряной силой, чем в отблеске огней города, который пожирал сам себя.

С силой пророка Д’Аннунцио заклинал античные культы мистерий, восстанавливал древние ритуалы и посвящения, которые почитали богов и богинь, пробуждая их к жизни в самом тесном пространстве гнетущей жизни.