Фиуме или смерть

Тогда я еще не все мог понимать. Для меня Фиуме был великолепным приключением, похожим на летние каникулы, которые я проводил в диких горах Абруццо у своего дяди.

Я был возбужден, так как все здесь были возбуждены, потому что сама атмосфера, казалось, была оплодотворена возбуждением. Однако я не был растроган. И потому важный источник, из которого питала себя страсть, оставался для меня закрытым. Что происходило в людях, которые как бы трясясь от лихорадочного озноба, внимательно прислушивались к словам «Команданте», с восторженными, сияющими от слез глазами, и кричали «Вива Д’Аннунцио!»? Неужели это все же была магия, волшебство – маленький, лысый подполковник махал скрытой волшебной палочкой, которая давала ему силу, чтобы привлечь к себе самое сокровенное этих людей, самое пламенное, самое высокое в них? Такое впечатление создавалось само собой, и это действительно было хорошо. Из них как-бы что-то вытаскивалось, можно было бы также сказать: освобождалось. Что-то, что давно было засыпано, забыто, стало чуждым, нереальным, как мечта, которая только редко поднимала кверху свое бледное, израненное лицо.

И теперь это вырвалось наружу. Как хищник из клетки, как огонь из мертвого, затухающего шлака. И захватывающим образом их потрясло то, что именно они были этим хищником, что они были этим огнем, а не застывшей, искривленной от страха и бессилия оболочкой, к которой их приучили, и которая сейчас слетела с них как смешной пепел. Да, они снова почувствовали себя. Почувствовали себя большими, простыми и сильными вплоть до подземных корней их бытия, где покоятся силы, вечные страсти, которые не спрашивают о правилах и приличиях и с кипящей правдой крови насмехаются над разумом. И так же как кровь стремится к крови, как огонь стремится навстречу сквозняку, так и они, теснясь, стремились к тому, кто освобождает их, кто снова подарил их самим себе, и кто, со своей стороны, оказался в жаждущем блаженства опьянении вместе с теми силами, которые он сам и высвободил.

Я еще и сегодня вижу его перед собой: бледное солдатское лицо с твердо сжатыми губами, стеклянный глаз, раскаленно врезанный в лед; как это лицо волновалось вместе с другими лицами, на которых горел огонь, это восторженное выражение, цветы, хоры, кинжалы, резкие призывы, движение когорт, мясо, зажаренное на вертеле над костром. Да, они были пиратами, разбойниками, возродившимися героями в бреду своей силы; силы, которая была готова штурмовать небо, так же как нестись с дубинками и рициновым маслом по улицам, буйствовать, грабить и насиловать. Сначала они довольствовались тем, что заставили дни и ночи танцевать. Естественно, этот вихрь стал сенсацией. Пресса всего мира очень интересовалась странной ситуацией в Фиуме.

Много любопытных, прежде всего из Англии и Соединенных Штатов, с удивлением рассказывали о городе, который был занят только торжествами, о «празднике огней и цветов». Эти сторонние наблюдатели всегда напоминали мне посетителей зоопарка, которые суют свой жаждущий острых ощущений нос в клетки к хищникам. Но, вероятно, они перепутали перспективу и сами сидели за решетками, в то время как мы действовали на форуме свободы? Тогда нам казалось, как будто бы вся мировая история затаила дыхание. Все, все было возможно, это чувство проникло в нас до самых глубин.

- Небо пусто, – объявил Д’Аннунцио, – ничто больше не сможет населить его, кроме ваших поступков!

Тут уже можно было бы немного потерять голову, не так ли? К преимуществам нашего только что основанного города-государства – самого либерального, которое когда-либо существовало в истории – уже вскоре относилась и свободная любовь. Супружеское право действовало здесь только лишь ограниченно, если действовало вообще.

Здесь, прежде всего, нужно упомянуть Via 17 Novembri – улицу 17 ноября. Широкая торговая улица служила местом прогулок и рассыпала самые утонченные цветы женственности Фиуме. Здесь было представлено все – от маленькой служанки или продавщицы из лавки и загорелой крестьянской девушки до почтенной мещанки. В воздушной одежде, покачивая бедрами, и с улыбающимися взглядами женщины гордо вышагивали по улице вверх и вниз. В дополнение к этому играл оркестр, и солдатам и офицерам представился случай созерцать плоть, которая заставила бы поблекнуть до жалкого убожества роскошные витрины Чинкветти, торговца гастрономией. До самой поздней ночи мерцали огни из всех окон, шумела полная эротики улица, воздух был до предела насыщен ухаживаниями и преданностью. Отбросить все ограничения, браконьерствовать, кутить, расточительствовать, распылять накопившуюся силу – таким был лозунг людей, которые, будучи столь долго скованными, попали в водоворот свободы. Течение легко могло бы захватить их с собой, унося в глотку той чувственности, которая от жадности пожирает своих собственных детей.