Физическое воспитание

Министр ничего не говорил о причинах, по которым могли убежать из дома сто двадцать восемь девочек. Ведь все и без того должны понимать, что есть такие девочки, которые убегают из дома. Все должны знать, что есть такие девочки, которые хотят сбежать, потому что несчастливы или из-за насилия или домогательств соседей, учителей, опекунов и духовников, отцов и отчимов, дедушек, дядьев, братьев… Все должны знать, потому что даже Каталина знает. Знает она и о том, что иногда в таких случаях доходит до манипуляции: девочку могут уверить, будто она сама виновата, что ее поведение неправильно истолковали, – а если Каталина еще не додумалась до этого, то, возможно, когда она в следующий раз подумает об отце Сильвии, это как минимум придет ей в голову.

В новостях не рассказывали, был ли у той двенадцатилетней девочки отец или дедушка, потому что все опять же знают, что это обычное дело, когда взрослый мужчина исчезает из жизни женщины и своего ребенка, только в таких случаях никто не высчитывает количество и проценты и не задается вопросами об этих пропавших.

Дома Каталине твердят с самого ее появления на свет: не разговаривай с незнакомцами, а главное, не доверяй мужчинам – им всем нужно только одно, то самое. Но при этом учат, что папу надо уважать, и Паблито тоже, и жениха или мужа, который у нее непременно появится – а как иначе. Поэтому Каталина ненавидит всех мужчин скопом и почти постоянно, а то непонятно, чего от нее хотят: вот как в тот раз, когда ей было девять лет и она пришла к маме рассказать, что один сосед приставал к ней и зазывал к себе домой, а мама только похвалила ее за то, что не пошла с ним. Молодец. Хорошая девочка. Держи сахарную косточку. Мама осталась довольна: воспитание не прошло даром. А Каталина теперь считает, что так и надо: быть начеку и, если что, убегать. Главное, не протестовать.

Ей уже не девять и не двенадцать лет, ей недавно исполнилось шестнадцать, но кто знает – вдруг папа с мамой думают, что их дочь способна сбежать с двадцатипятилетним мужчиной. Или, хуже того, что этот мужчина может затолкать в багажник юное тело Каталины против ее воли (и против воли ее родителей), и она исчезнет, как кролик в шляпе фокусника. Когда она представляет себя связанной по рукам и ногам, с мешком на голове, то сразу слышит в воображении мамин голос: «Это тебе наказание за глупость». Но лучше уж такой кошмар, чем предположить, что подумают родители, если узнают хотя бы только о том, как протиснулся ей в рот влажный язык отца ее подруги. Вот бы я была каким-нибудь бесплотным существом, говорит она себе, не замечая противоречия, не задумываясь о том, что избавиться от плоти значит отказаться от существования, что без тела нет вообще ничего, что все то, что она не переставая чувствует, принимает и фиксирует в памяти, так или иначе соматизируется и получает выход сквозь поры ее кожи. На долю секунды она готова примириться с тем, что в худшем случае это тело – ее тело – окажется на земле и послужит домом другим существам, точь-в-точь как мертвая собака, на которую она наткнулась по пути к остановке. Каталина слишком забавлялась дорогой, словно Красная Шапочка, и теперь чувство вины подсказывает ей, что уже только поэтому ей уготована встреча с волком.

Не стоит быть такой пессимисткой, думает она. К тому же в первый и единственный раз, когда она ловила попутку, все обернулось не так уж плохо: ее подобрал дядька примерно одних лет с ее папой, ехавший с полевых работ. У него были грязные очки, черные ногти и пятна влажной земли на рубашке. Вся машина источала тот же запах пота, земли и овощей, что и машина отца Сильвии, в которой она столько раз ездила. Вплоть до недавнего времени Каталина, когда не могла совладать с напряжением или ее не оставляли в покое в родном доме, старалась вспомнить этот пронзительный аромат засеянной земли. Если беспокойство никак не отпускало, она начинала представлять, как из земли на полной скорости вырывается росток обычной или перечной мяты (она их все время путала). Эта часть фантазии вызывала у нее странное томление по будущему: ей тоже хотелось бы прорасти, чтобы из ее тела вышло другое тело. Часто она задается вопросом, не по этой ли причине люди заводят детей – чтобы из одного существования перейти в другое, специально для этого созданное и отличное от того, в котором родились сами; а может быть, для того, чтобы воскресить в памяти свое детство и понять его, узнать наконец-то, как они в свое время научились говорить, ходить, понимать окружающую их часть мира; с тем чтобы в конечном счете увидеть себя растущим заново в другом теле, которое считают своим по тому праву, что дали ему жизнь, и неосознанно стремятся подчинить его себе, насколько получится, а тело же в итоге наверняка наделает тех же самых ошибок, из-за которых они были несчастливы и жаждали начать все с нуля в новом теле.