Физическое воспитание

Одно время она думала уехать вместе с Амалией. Подруга тоже не любила свой дом, иногда даже говорила, что ненавидит, хотя днем там никого не было, кроме нее и маленькой сестренки, за которой больше некому было присматривать. Мать почти все время пропадала на работе, а отец почти все время пропадал в баре.

Амалия была ее первой подругой, но они не виделись вот уже больше года. После того раза, как Каталина ей не перезвонила, они, случайно столкнувшись на улице, разве что поздороваются и поболтают с полминуты. «Как дела, Амалия?» – «Ой, ты знаешь, да все как обычно». Но Каталина знает только, что Амалия больше не ходит в школу, где они раньше виделись каждый день, и что обе они не гуляют по выходным: Каталина – потому, что у нее мать объята ужасом с тех пор, как похитили, замучили, изнасиловали и убили тех трех девочек, а Амалия – по той же причине и еще потому, что должна заботиться о сестренке, которой скоро уже лет пять, и, по слухам, о своем будущем ребенке. Паблито недавно видел ее и рассказал дома, что слухи не врут – она точно ходит с животом. Мама, всегда завидовавшая этой дружбе, услышав Паблито, не скрыла радости от того, что дочь уже не водится с этой.

А Каталине до сих пор не верится. Как Амалия могла забеременеть, если отец почти не выпускает ее из дома? Когда это произошло? Возможно, поэтому Каталина так ей и не перезвонила – потому что не решается расспрашивать. Или, хуже того, боится, что Амалия без всяких расспросов сама ей все расскажет и история окажется настолько ужасной, что Каталине будет страшно даже в собственной комнате или вообще беременность как-то передастся ей по телефону. Лучше уж тревожиться из-за отбоя и возвращаться домой в одиночку, рискуя превратиться в очередную строчку статистики по девушкам, убитым за год посторонними лицами; она предпочитает оставить только в своем воображении те ужасные причины, по которым ее подруга оказалась беременна.

«Что же ты натворила, Амалия?» – говорит она себе и опускает руку на собственный живот. «Ты это сделала, чтобы покинуть дом? Кто отец ребенка? Ты любишь его? Вы поженитесь? Придется ли мне самой когда-нибудь выйти замуж?»

Однажды она в парикмахерской слушала, как соседки рассказывали, как кто выходил замуж. Одни говорили, что плакали, уходя из родительского дома – мол, там они чувствовали себя защищенными (от чего?) – в дом к мужу, где не знали, что их ждет (может быть, и то, от чего они хотели защититься?). Среди этих женщин были несколько мам ее одноклассниц. Одна из них рассказала, что после свадьбы они переехали к свекрови, которая как раз овдовела, но ни помощи, ни пользы от этого переезда не получилось, только сплошная мука: стоит ей поспорить с мужем, как свекровь ее тайком отчитывает, дескать, долг невестки – ублажать ее сынка, несмотря ни на что. Квартира принадлежит семье мужа, и она подумать не смеет о том, чтобы сделать там хоть что-то по-своему, даже не может поменять матрас на своей кровати, где чуть ли не вплоть до ее свадьбы спали свекор со свекровью. У нее нет ни работы, ни профессии, так что ей остается только ждать, пока свекровь не помрет; может, тогда она наконец почувствует, что квартира принадлежит ей в той же мере, как и детям, которых она родила; со свекровью она за много лет так и не научилась уживаться, но старуха, даром что на вид больная и хилая, похоже, еще их всех похоронит. Другие женщины рассказывали примерно такие же истории: работы у них нет, они чувствуют себя прислугой, которой полагается только кров и еда (в обмен на что?), но большинству из них хотя бы никто, кроме них самих, не напоминает, в чем состоит долг хорошей жены. А дальше рано или поздно приходила беременность, а с появлением детей, говорили они, брак обретал больше смысла. Одна соседка, самая молодая, сообщила, что у нее все совсем не так: она с самого детства мечтала о свадьбе (правда, не уточнила, именно с этим человеком или нет) и день брачной церемонии ей запомнился как самый счастливый в жизни. А еще она упомянула милую подробность: после свадьбы муж внес ее в дом на руках, как в кино.