Встречаясь с Хуаном, больше всего Каталина волновалась о том, чтобы папа не узнал, что у нее есть парень. Она даже не хотела представлять, как он это воспримет. У нее было ощущение, что он перенесет эту новость так же плохо, как если бы узнал, что у мамы есть другой мужчина. Каталина ему не жена, но зачастую она не может отделаться от мысли, что все-таки как будто жена: далеко за примером ходить не надо, он никогда не обращается к ней напрямую, только через маму. Получается, Каталина для него как продолжение маминого тела, вроде того, как сама Каталина в детстве воспринимала себя как мамин протез. Ей представляется, что мама отнеслась бы к свиданиям с парнем лучше, чем к поездкам на попутке, все-таки гулять с мальчиком для ее возраста естественно. Но если бы мама познакомилась с Хуаном, то сказала бы, что он для нее недостаточно высокий, или что у него некрасивые зубы, или что-нибудь еще в этом духе, может даже, что он похож на гомика, – всякий раз, как Каталина знакомила ее с кем-нибудь из школы, кто заходил попросить у нее тетрадку, мама была неприветлива, а после ухода гостя говорила Каталине, что ради ее же блага не советует ей с такими водиться, что Сильвия у нее не вызывает доверия и непременно предаст Каталину или что Гильермо смахивает на голубого, – мама как будто ревновала из-за того, что у дочери в жизни появились другие люди, с которыми она проводит время, а ведь еще совсем недавно это время посвящалось тому, чтобы спасать маму от полного одиночества, к которому она словно приговорена. Паблито давно уже не в счет в этом отношении, потому что его никогда нет дома. Его друзья маму не раздражают. Она, конечно, хмурится, когда он гуляет с какой-нибудь девушкой, как будто это нарушает что-то, чего между мамой и сыном никогда не было, но ничего ему не высказывает. Кажется, что в Паблито ее ничего не раздражает, даже запах от ног. А в Каталине, наоборот, раздражает все: ее вкусы, волосы на ногах, волосы на лице, ее влажная вульва, ее вялая походка, что она так горбится, что она так тихо ходит по дому, будто призрак (несколько раз она грозилась повесить на нее колокольчик), и эти ее бесцельные прогулки с подругой до самого ужина.
Они с Сильвией давно уже перестали так гулять. Эти прогулки напоминали какую-то игру и нравились Каталине почти так же или даже больше, чем «или – или», в которое она теперь играла одна. Она хотела бы, чтобы ее детство длилось так же долго, как у мальчиков, чтобы не надо было поспешно вставать, как только рядом с ней в автобусе садится мужчина, или жалеть себя всякий раз, как приходится идти мимо какой-нибудь группы мальчишек, которым нечем больше заняться, кроме как комментировать ее попу и грудь. Она еще не готова была стать подростком; она едва начала чувствовать себя