Физическое воспитание

Каталина больше знает о парне на класс старше, о Елене Сорни, даже об Исабель, чем о Бобе Дилане или Тренте Резноре[23]. Например, знает, что тот парень живет ближе к центру города и у его родителей полные шкафы книг. По вторникам после школы он ходит на английский. А по субботам – в театральную студию. Это все он ей рассказал, пока они сидели вместе у методиста. Помнит ли он, о чем ему рассказывала она? Она подозревает, что нет и что он вообще из «нулей». Что касается Исабель, то она все время сидит на первой парте. Ее родители не из таких, у кого полные шкафы книг, но ей хотелось бы, чтобы были из таких. Исабель всегда в курсе творческих конкурсов, которые устраивает школьный литературный кружок. А Каталина, наоборот, узнаёт о них слишком поздно, если вообще узнаёт. Зато она знает много других вещей: например, что это Гарридо из параллельного класса насрал в коридоре, или что родители Пилар Мехиас (одной из девочек, которые ходили тогда жаловаться на дона Мариано) забрали ее из школы и перевели в католическую, потому что она додумалась им рассказать о том, что творится на уроках физического воспитания. Они так решили, потому что некоторые родители предпочитают принять решение сами, не обсуждая с ребенком; они от своего имени расписывают будущее своих дочерей, пока те не убегут из дома, или не попадут в руки похитителей, или пока сами родители не утратят о них всякое понятие, как папа с мамой, несмотря на то что тело Каталины по-прежнему ходит рядом с ними, – даже не задаваясь вопросом, как они до такого докатились. Вот точно так же она ничего не знала о жизни лидера Nine Inch Nails и не особенно хотела знать; и на этот раз ей даже не пришлось повторять, что Хуан ее достал. Единожды сказанные, эти слова надолго повисли между ними, и Каталина воспользовалась случаем, чтобы злоупотребить своей новообретенной властью и натянуть канат посильнее. Она сказала Хуану, что идет домой (несмотря на то, что еще не стемнело). Он стал умолять, чтобы она разрешила ее проводить, но Каталина ответила, что лучше не надо; она не хотела, чтобы папа или мама ее с ним увидели. Она это ему твердила все четыре месяца, и тут ее взбесило, что до него так и не дошло.

– Ты же с моей семьей познакомилась и сто раз была у меня дома, – упрекнул ее Хуан.

– Это другое, я же девушка, – оправдалась она, цепляясь за подходящую отговорку, пусть даже ей пришлось сказать то, что она обычно ненавидела о себе говорить.

– Да при чем тут это, – возразил Хуан, – моя сестра своего парня водит в гости сколько угодно.

– Твоей сестре двадцать. Я в ее возрасте уже давно съехала бы от родителей.

Она заметила, что раздражена на него. Может, она перегнула? В конце концов, движимая той же жалостью, которая заставляла ее беречь самооценку Хуана, Каталина разрешила проводить ее до половины пути, но не держась за руки. На прощание она его не поцеловала даже в щеку. «Ладно», – смирился Хуан.

Каталина перешла проспект как обычно, не по переходу, то и дело останавливаясь и пропуская машины, чтобы ее не сбили. Водители сигналили ей вслед, не подозревая, что резкие звуки только парализуют ее, вводят в ступор и дезориентируют, как тех собак, которые бродят бесхозные по району. Каталина закрыла уши руками и перебежала остаток дороги. У самого подъезда она столкнулась с глухой соседкой; та оказалась свидетельницей ее безрассудного поведения и стала ее отчитывать: да кто же так бегает через дорогу, да еще в неположенном месте. «Мне некогда было», – ответила Каталина, зная, что та не расслышит, и, чтобы не пришлось повторять, побежала вверх по лестнице, перепрыгивая ступеньки, пока соседка со своей односторонней, одинокой болтовней и застывшим на языке «чего?» осталась одна у лифта. На втором этаже Каталина остановилась и выждала, пока соседка поднимется к себе. Не стоит возвращаться домой так рано. А то, чего доброго, родители привыкнут.