Физики и лирики: истории из жизни ученых и творческой интеллигенции

На следующий день Дау ей позвонил и пригласил в кино. И тут его подвело то же самое. Нетерпеливость. Он считал, что предварительный этап ухаживания надо сократить, для экономии времени, до минимума, и сразу же приступить к главному. А Людочка с этим не соглашалась. Мы уговаривали ее, внушали моей подруге, что за ней ухаживает гениальный ученый, и может быть, он в чем-то своеобразный, но это надо ему простить. Однако никакие уговоры не помогали. Видимо, в теории Дау относительно того, как надо строить отношения с красивыми женщинами, была какая-то погрешность. И вот она-то и погубила задуманную нами интригу. Как говорится, не за свое дело никогда не берись!

Судьба немилостиво обошлась с гениальным физиком нашего времени. Всем известно, что Ландау попал в ДТП и едва в нем не погиб. Удар со встречной машиной пришелся как раз в тот угол, где он сидел, и потому хрупкий по своему строению Дау получил травмы почти не совместимые с жизнью. Некоторое время он находился на грани смерти. Его спасали всем миром: международное сообщество врачей, ученых, летчиков, водителей, друзей. Врачи, медсестры, нянечки, сотрудники Института физических проблем, где он работал, и его ближайший друг и соавтор, академик Евгений Михайлович Лифшиц не отходили от него сутками. Жены сотрудников готовили по очереди еду. Дау вытащили всеобщими усилиями буквально из небытия и на несколько лет продлили его физическое существование на этом свете. Когда он немного пришел в себя, Юра заскакивал к нему в палату:

– Дау, скажите, как вы себя чувствуете?

– Привет! – вполне внятно отвечал ему Дау, по-видимому, узнавая. – Только про науку не надо! Интегральчик мы с вами возьмем как-нибудь потом…

Это «потом» никогда не наступило. Впереди Ландау ждала Нобелевская премия, которую ему вручали, что было впервые за все время ее учреждения, в больнице. Осознавал ли он, что с ним происходит? На этот вопрос нет ответа.

Но вернемся к главной теме нашего повествования. Итак, наступало воскресенье, и это было то самое время, когда Рудольф стремился погрузиться в самую пучину нашей внутренней московской жизни. Главной его целью было как-нибудь избавиться от опеки вездесущего сопровождающего. Обычно Рудольф от него отрывался и оказывался в свободном плавании.

Чаще всего мы возили Рудольфа к кому-нибудь в гости. К Зое и Илье Михайловичу Лифшицам или к Тане и Сергею Капицам.

– У вас есть какие-нибудь знакомые, которые не «академики» и не «Капицы» – спрашивал нас Рудольф после этих посещений, где ему был оказан самый радушный прием. Жизнь «академиков» была ему более или менее понятна. А вот как живут другие?

И мы везли его к нашим приятелям, Яше и Фриде. Они не «академики» и не «Капицы». Яша (его уже нет в живых) был студенческим товарищем и однокурсником нашего старшего брата Бобы, но младшего, Юру, он, кажется, любил не меньше. Не было такого предпраздничного вечера, когда бы Яша с Фридой не появлялись у нас на даче на своей подержанной «Победе», чтобы встретить с нами Новый год, или отпраздновать Первое мая, Пасху, или чей-нибудь день рождения. Вместе с ними мы совершали наши героические походы в горы, а на равнине общались и в праздники, и в будни.

Яша Рубинович, имея неуживчивый характер и привычку высказывать свое мнение об окружающих, невзирая на чины и занимаемые должности, а возможно, и еще по каким-то причинам, должен был уйти из института, где он работал, и заняться частным интеллектуальным бизнесом: он готовил по физике и математике абитуриентов, поступающих в вузы, и все его ученики нормально сдавали экзамены и попадали в институт. Его жена, Фрида Славинская, технарь по образованию, однако художественная натура увела ее далеко от ее профессии, и одно время она в паре с Евгением Леоновым выступала на подмостках театров, но помимо этого она пишет стихи.

В их миниатюрной квартирке в кооперативе «Лебедь» у Речного вокзала все необходимое рационально размещалось и было очень уютно. И Рудольф, этот наш любитель «хождения в народ», прекрасно чувствовал себя в их пятиметровой кухне, и мы прекрасно провели время в тот вечер, хотя хозяйка и была застигнута врасплох.

Мессбауэр обожал экспромты. И временами уставал от бесчисленных званых приемов.

Еще один любимый маршрут приводил нас под вечер в ателье к знакомым художникам, у которых собиралась компания людей разных профессий и положения, знаменитых и не особенно, однако объединенных общим стремлением – сменить казенную обстановку официальных учреждений, где они проводили рабочий день, на раскованное общение в свободной среде служителей муз и искусства.