Физики и лирики: истории из жизни ученых и творческой интеллигенции

Я учусь в школе, приходится очень трудно. Темп учебы, конечно, сбавил, но «посредственно» не имею и надеюсь не иметь. Трудно приходится с историей. У меня нет учебника, а история у нас 3 раза в неделю. Ленка! Ты писала, что можешь выслать книги. Пожалуйста, если будет возможность, вышли, а то нам придется сдавать экзамен по истории, а мне не по чему готовиться…

Л. и Б.! Постарайтесь, как только будет возможность, взять нас в Москву… Бытовые условия (здесь) тоже очень плохие. Я сплю на двух ящиках и поэтому никогда не разгибаю ног. Ленка! По приезде в часть сразу высылай аттестат. Кроме денег, аттестат предоставляет большие льготы: возможность получения без очереди хлеба в военторге, возможность получения иногда некоторых продуктов по государственной цене. Пишите. С приветом, Юра».

О чем главная забота этого замученного голодом подростка! О том, что у него нет учебника истории. Аттестат его сестра выслала родителям своего первого мужа Павла Когана, – она оставила у них свою двухлетнюю дочку Олечку. Однако брат Борис сумел в середине 1943 года вызвать Юру с матерью в Москву и устроить его работать к себе, на военный завод. Юра стал получать рабочую карточку. Призрак голода, преследовавший подростка с самого начала войны, стал постепенно отступать. Теперь он мог почти досыта есть. И пить чай с сахаром.

В очередной раз читаю это письмо, и меня охватывает жестокое недовольство собой: почему я так и не собралась рассказать Мессбауэру, какое тяжелое время мы пережили и сколько страданий перенесли? Тем более что были случаи, когда это было бы вполне уместно. В биографии Рудольфа Мессбауэра был эпизод, который мог закончиться для него трагически, и лишь случай спас его от этого. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.

Однажды в углу крыльца у нас на даче Рудольф увидел лыжи, дожидавшиеся зимнего сезона.

– Это что, вы катаетесь на лыжах? – с тревогой в голосе спросил он.

– Ну, да. А что?

– Я их ненавижу, эти лыжи! – с ожесточением воскликнул Рудольф. И мы услышали следующую историю.

Как только 31 января 1945 года ему сравнялось шестнадцать лет, он получил повестку в военкомат. Призыв в армию. Мобилизации подлежали все шестнадцатилетние юнцы, и как-нибудь увернуться от этого в то время было совершенно невозможно. Новобранцы, до той поры не державшие в руках никакого оружия, прошли ускоренное обучение военному делу, после чего их погнали для тренировки на лыжах в многокилометровый поход.

– Мороз был отчаянный, дул сильный ветер, – вспоминал Рудольф. – Мы все продрогли в брезентовых бушлатах, ноги окоченели, у некоторых были отморожены пальцы. А я простудился и заболел воспалением легких. И больше месяца провалялся на госпитальной койке. А когда вышел из госпиталя, худой и истощенный, был признан для строевой службы негодным. Так что в армию я больше не вернулся. А лыжи с тех пор возненавидел и никогда на них не вставал!

Слава Богу, ему повезло. Был конец апреля 1945 года, Германия находилась на краю катастрофы, – что было бы с ним, если бы в эти роковые дни конца войны он попал в армию?!

Но впереди был май, безоговорочная капитуляция Германии, и тысячи таких вот шестнадцатилетних, как Рудик, юнцов остались живы!

Сестра моего мужа, в то время Елена Каган, а ныне Елена Ржевская, известная писательница, прошедшая с действующей армией путь от Москвы до Берлина, вернулась домой целая и невредимая с багажом фронтовых впечатлений, и они стали основной темой ее творчества. Брат, Борис Каган, продолжал успешно работать как специалист в области автоматики и вычислительной техники, применяемой в военном производстве, космических программах, на транспорте и пр. Б.М.Каган – доктор технических наук, профессор, лауреат Государственной премии.

Но вернемся в нашу мирную, московскую жизнь. В мастерскую Силиса, Сидура и Лемпорта на Комсомольском проспекте нас с моим мужем привел в начале шестидесятых годов наш близкий друг, писатель Илья Зверев (1926—1966 г). Начинающей журналисткой я однажды попала к Звереву на литературный семинар, который он проводил в ЦДЛ. По какой-то необъяснимой причине Изольд обратил тогда внимание на меня, и мы с Изольдом и Женей Кожиной-Кониц, его женой, подружились навсегда.

Мой муж, еще недавно имевший на своих работах гриф секретности, а возможно, и двойной секретности «СС», участник «атомного проекта», постоянно нарушал рекомендации спецслужб держаться подальше от всяких сомнительного свойства компаний и уж тем более приводить в них иностранцев.

Как шутливо писал в свое время Александр Сергеевич Пушкин в альбом своему приятелю князю Павлу Вяземскому:

Душа моя, Павел!
Держись моих правил.
Люби то-то, то-то,
Не делай того-то.
Кажись, это ясно?
Прощай, мой прекрасный!