Флейта гамельнского крысолова

Закончив рассматривать символ, юноша перешел к знакомству с текстом. Объявление гласило, что сегодня в большом зале Политехнического музея состоится лекция на тему «История древнейшего естествознания», которую прочтет доцент Марченко.

Почувствовав небывалый прилив энергии, Аркадий развернулся и, позабыв про курицу, побежал домой, твердо решив, что непременно отправится в музей, дабы взглянуть на этого Марченко. После стольких дней вынужденного бездействия художник ощущал себя, словно гончая, взявшая след. Он ворвался в квартиру, озадачив сестру скорым возвращением без того, за чем был послан, азартным блеском глаз и здоровым румянцем во всю щеку. Лихорадочно переодеваясь и торопливо заглатывая раскаленный жиденький суп, Аркадий теребил сидящего у камина профессора:

– Папа, тебе знаком доцент Марченко?

– Александр Васильевич? – закрывая английский журнал, неспешно ответствовал старик профессор. – Само собой. Интереснейший человек. Публикует в журналах не лишенные познавательности статьи. Кажется, в декабрьском номере «Жизни для всех» за одиннадцатый год мне попадалась примечательная статейка «Душа природы» за его авторством. Помнится, там довольно убедительно говорилось о перевороте в научном мире, который того и гляди вызовут открытия в области лучистой энергии. Особенно запомнилась редакционная сноска. Что-то о том, что существует предание, будто бы человечество уже переживало сотни тысяч лет назад степень культуры, не ниже нашей. И, представьте себе, дети мои, якобы остатки этой культуры передаются из поколения в поколение тайными обществами.

Аркадий сделал понимающее лицо, прожевал и спросил:

– Он, должно быть, розенкрейцер?

– Кто, Марченко? – Профессор вскинул бровь. – Отнюдь. Скорее, мистик. Работает в институте мозга у Бехтерева. Проводит какие-то опыты в области передачи мысли на расстоянии. Многие считают его шарлатаном, но я полагаю, Александр Васильевич искренне заблуждается в своих теориях насчет притаившихся в Тибете сверхрас.

– Это же теория Блаватской, – оживился не чуравшийся теософии Аркадий.