Фокус с зеркалами. Зернышки в кармане. В неизвестном направлении. Хикори, Дикори, Док...

Люди, заполнившие зал вылета аэропорта Хитроу, зашевелились. Хилари Крейвен, подхватив небольшую дорожную сумку из кожи ящерицы, двинулась вместе со всеми на летное поле, где после теплого помещения ветер казался особенно пронзительным.

Поежившись, Хилари плотнее запахнула меховой воротник и побрела за остальными пассажирами к самолету. Наконец-то свободна! Прощайте, серость, холод и глухая мертвящая тоска. Впереди ждет солнце, синее небо и новая жизнь. Она навсегда сбросит с плеч груз несчастий. Поднявшись по трапу, она, нагнув голову, вошла в самолет и села на указанное стюардом место. Впервые за долгие месяцы ее отпустила почти физическая боль. «Все позади, — повторяла она про себя, — все позади».

Рев двигателей и содрогание самолета привели ее в восторг. В их дикой мощи было что-то первобытное, и эта стихия казалась Хилари куда привлекательней ее сдерживаемой безнадежной серой тоски. «Наконец-то я буду свободна», — вздохнула с облегчением Хилари.

Самолет медленно вырулил на взлетную полосу и замер в ожидании. «Пристегните, пожалуйста, ремни», — распорядилась стюардесса.

«А вдруг мы разобьемся, вдруг мы вообще не сумеем взлететь… — подумала Хилари. — Вот все само собой и решится…» Ожидание длилось вечность. «Нет, мне уже не уйти… Так и останусь в клетке…»

Но тут с новой силой взревели моторы, и самолет все быстрее и быстрее покатился по полосе. «Мы не взлетим, — отчаянно шептала про себя Хилари, — это конец». И вдруг самолет взмыл в воздух. Казалось, не он оторвался от земли, а земля со всеми заботами и разочарованиями провалилась куда-то, оставив эту парящую птицу наедине с облаками. Аэродром внизу казался нелепой детской игрушкой, вокруг него змеились полоски дорог и рельсы с игрушечными поездами. Нелепый ребяческий мир, где любили, ненавидели и отчаивались, потерял всякое значение, таким он вдруг оказался маленьким. Еще немного — и его накрыла густая серовато-белесая толща облаков: должно быть, самолет уже находился над Ла-Маншем[131]. Хилари, прикрыв глаза, откинулась на спинку кресла. «Бежать — думала она. — Бежать из Англии, бежать подальше от Найджела, от могилы маленькой Бренды…» С тяжелым вздохом она погрузилась в сон.

2

Когда Хилари открыла глаза, самолет шел на снижение. «Париж», — подумала она, выпрямившись в кресле и нашаривая сумочку. Но это был не Париж. По салону прошла стюардесса, с раздражающей жизнерадостностью няни повторяя:

— Садимся в Бове[132]. Туман, Париж не принимает!

Она словно хотела сказать: «Вот здорово, правда, дети?»

Хилари прильнула к крошечному иллюминатору, но это мало что дало: Бове тоже был окутан туманом. Самолет долго кружил над аэродромом, заходя на посадку, пока наконец не приземлился. Пассажиров провели сквозь холодный липкий туман в деревянный барак с несколькими стульями вдоль длинной стойки.

Хилари изо всех сил старалась стряхнуть с себя нахлынувшее уныние.

— Аэродром времен войны, — пробормотал рядом какой-то мужчина. — Ни отопления, ни удобств. Но выпить чего-нибудь уж точно дадут, на то они и французы.

И правда, почти в ту же минуту появился человек со связкой ключей и для поднятия духа щедро оделил пассажиров выпивкой, скрасившей долгое противное ожидание.

Они просидели на аэродроме несколько часов. Время от времени из тумана выныривали не принятые Парижем самолеты, и вскоре импровизированный «зал ожидания» ломился от замерзших пассажиров, на все лады клявших непредвиденную задержку.

Хилари слушала все это как во сне, словно отгороженная от действительности некоей доброй силой. Задержку надо было просто переждать, после чего ее путешествие — ее бегство — продолжится. Она по-прежнему стремилась туда, где ее жизнь начнется заново, и это стремление помогало ей справиться с утомительным ожиданием. Дело шло к ночи, когда пассажирам объявили, что прибыли автобусы, на которых их доставят в Париж.

Поднялся жуткий переполох. Пассажиры, служащие, носильщики, то и дело натыкаясь в темноте друг на друга, волокли багаж. В конце концов промерзшая до костей Хилари очутилась в автобусе, который, дребезжа, потащился сквозь туман. Эта выматывающая душу дорога заняла часа четыре. Только в полночь они добрались до бульвара Инвалидов, и Хилари, взяв свои вещи, поехала на такси в гостиницу, где ей был заказан номер. Поужинать у нее уже не было сил: приняв ванну, она едва доползла до постели.

Самолет на Касабланку[133] должен был вылететь из аэропорта Орли в 10.30 утра, но погода спутала все карты. Аэропорты не принимали, прилеты и вылеты отменялись. Затюканный клерк в зале ожидания на посадку в ответ на вопрос Хилари пожал плечами:

— Мадам, я не могу отправить вас рейсом, на который у вас заказаны билеты. Все расписание пришлось перекроить. Будьте так добры, присядьте, надеюсь, скоро все уладится.

В конце концов ей было объявлено, что есть место в самолете, вылетающем в Дакар[134], который совершит непредусмотренную посадку в Касабланке.

— Прилетите на три часа позже, мадам, только и всего!

Хилари безропотно согласилась, что одновременно изумило и явно обрадовало клерка.