Фонарики желаний

– Подождите, а чего пожелал Лам-агун? – спрашиваю я, по-прежнему не сводя глаз с имени Лам-апо. Это не может быть то самое желание, которое исполнили мы. Я не вижу никакой связи.

– Прозвучит смешно, но он скучал по дому, Макао. Он был в таком отчаянии, что даже запустил фонарик, на котором написал желание – почувствовать вкус родного дома. Даже сейчас, рассказывая эту историю, он подчёркивает, что не верил, что оно и правда исполнится! – Она смеётся. – А потом каким-то чудом под его дверью оказалась листовка с рекламой ресторана кухни Макао! С его любимой едой, минчи! Удивительно, правда?

– Едва ли не слишком хорошо, чтобы быть правдой, – совершенно невозмутимо (надеюсь) отвечаю я. – А как это связано с вашим переездом?

– Когда он попробовал «родной вкус», его взяла такая ностальгия, что он позвонил мне. – Поколебавшись, она продолжает:

– Я тогда была не в лучших отношениях с родителями. Мы уже какое-то время не разговаривали. Но этот звонок перерос в несколько других, потом в извинение, потом они пришли в гости. Через несколько лет, когда наши отношения улучшились, мы с семьёй решили переехать сюда – причин было несколько, и одна из них – чтобы Вивьен лучше узнала Апо и Агуна. Мы не знали, что бабушке оставалось жить совсем немного, но сейчас я очень рада, что Вивьен успела с ней пообщаться.

У меня на глаза наворачиваются слёзы и не желают никуда уходить, сколько бы я ни моргала.

– Прости, – извиняется Кэндис, подумав, что я вспомнила о своей бабушке. – Соболезную твоей утрате.

Она лишь наполовину права. Потому что – да, я думаю о Найнай, но ещё и о том, что мы и представить не могли, как далеко зайдёт один наш добрый поступок. Это казалось такой мелочью – подарить Ламу-агуну радостный момент, на который мы не потратили бы много времени и сил. И из этого по принципу домино вышло настоящее чудо? Я всегда знала, что мы с Найнай творим волшебство, но даже не представляла какое.

Кэндис улыбается.

– В общем, спасибо тебе, Лия́, за тот фонарик желаний! Как я сказала, всё произошло довольно смешно, но наша семья очень благодарна тебе и твоему магазину.

Я киваю, потом утираю глаза.

– Я сегодня принесла фонарик, чтобы запустить его в честь Найнай. Хотите запустить со мной?

– Ой, мы не можем… – начинает было Кэндис, но Вивьен кричит:

– Да!

– Нет, милая, мы не должны вмешиваться… – опять начинает Кэндис, но на этот раз перебиваю я:

– Я с большим удовольствием запущу фонарик вместе с вами.

Я иду за своим рюкзаком, и мы встречаемся посередине между двумя могилами. Я пишу на фонарике оба наших желания (покоя и счастья для наших бабушек), а про себя проговариваю ещё одно для Найнай: чтобы она увидела, сколько добра сделала миру, пока была здесь.

Мы с Вивьен запускаем фонарик вместе, держась за разные уголки. Его подхватывает ветер и уносит всё выше и дальше, а Вивьен поёт и приплясывает на земле.

– Спасибо, Найнай, – шепчу я ветру. Это же она послала мне сегодня знак – встречу с Кэндис и Вивьен?

Я ещё долго стою на месте после того, как улетает фонарик и уходят Кэндис и Вивьен. Я чувствую волшебство. Чувствую надежду. Чувствую, словно Найнай везде вокруг меня.

Как я могу просто взять и отказаться от всего того добра, которое может сотворить наш магазин, если останется открытым?

31. Мама знает лучше

Кай

Я держусь подальше от пекарни. Ожидаемо. Я просто не могу к ней подойти, зная, что в витрине висят фонарики желаний, а сама она достанется в наследство Цзяо. Началось всё как протест – если не перестанете продавать фонарики, лишитесь пекаря, – но отец упёрся. Стряхнул пыль со своего фартука и вернулся на кухню – да, признаюсь, это был просто идеальный удар в сердце. Потому что теперь я ещё и представляю, как на нашей витрине стоят бесформенные булочки со вкусом непонятно чего. Я на самом деле даже не удивлюсь, если узнаю, что отец экономит на муке, надеясь, что никто ничего не заметит. Но Цзяо не называет отца «девчонкой» за то, что тот занимается выпечкой. Может, после такого Цзяо и сам бы попробовал надеть поварской фартук? Ну нет. Такого ещё не бывало и никогда не будет, даже если от этого будет зависеть его жизнь – простите, жизнь пекарни.

Из-за того, что я никак не могу помешать им продавать фонарики, я понимаю, что Лия́ говорила чистую правду. Но что мне делать? Я пробовал – серьёзно, я пробовал – и, как бы стыдно мне ни было, ничего не изменил: я по-прежнему не представляю, как общаться с папой и братом.

Я лежу на кровати, притворяясь, что сплю, – и делаю так всю неделю.

В дверь стучат. Вряд ли это отец или Цзяо – они буквально каждую свободную минуту проводят в «Лунных пряниках», убивая пекарню и мои мечты. Ну, или делают что-то менее драматичное. Хотя вряд ли.

Дверь приоткрывается, и в ней появляется голова мамы – чуть завитые волосы, яркие глаза.

Когда мы были маленькими, мама взяла длительный отпуск, чтобы присматривать за нами, но последние одиннадцать лет она постоянно в полётах – работает стюардессой. Мне довольно трудно уследить за её графиком, но, по-моему, у неё только что начался отпуск.