Фостер

Против стачечников были мобилизованы полицейские силы, вооруженные уголовники, «помощники» шерифа (гражданские лица, получавшие право на арест, разгон демонстраций и т. д.), тысячи штрейкбрехеров. Во время столкновений погибло 22 рабочих, сотни получили ранения, подверглись избиениям, были заключены в тюрьму.

«Помощники» шерифа убили неутомимую профсоюзную активистку Фанни Селлине, вдову рабочего, мать четверых детей. Она вела пропаганду в пользу забастовки в горняцких поселках штата Пенсильвания.

Элизабет Герли Флинн рассказывает, что в жаркий августовский день Фанни Селлине вызвали в горняцкий поселок Нартона. Там был арестован молодой забастовщик, бывший участник войны. В поселке она увидела «помощников» шерифа, размахивавших револьверами перед группой возбужденных мужчин, женщин и детей. Чувствуя, что надвигается недоброе, она попыталась увести детей в ближайший двор за ограду. «Помощники» шерифа открыли огонь и убили шестидесятилетнего безоружного Джозефа Старзелесского, выстрелили в спину Фанни Селлине. Когда она упала, в нее всадили еще несколько пуль. Один из убийц надел ее шляпу и, кривляясь, выкрикивал: «Теперь я Фанни Селлине!»

Обе жертвы были похоронены в общей могиле, на которой в 30-х годах профсоюз сталелитейщиков поставил памятник с надписью: «Вечно верны рабочему классу».

Фостер с большим уважением отзывался о Фанни Селлине: «Она была одной из лучших из всей нашей группы организаторов во время великой забастовки сталелитейщиков 1919 года. В Нью-Кенсингтоне она одна подняла на борьбу около 20 тысяч сталелитейщиков. У Фанни Селлине была огромная вера в рабочих… Она взяла на себя инициативу во время разгула террора и развернула работу. Ее убили потому, что она организовывала эти тысячи сталелитейщиков».

Пожалуй, нет более драматичной и увлекательной, романтической и одновременно опасной работы, чем работа революционера-агитатора, бросающего вызов могущественному капиталистическому строю. Она требует от человека глубокой убежденности и беспредельного мужества, подлинной любви к своим братьям по классу и готовности пожертвовать во имя их интересов своим благополучием, здоровьем и даже жизнью.

Рабочее движение Соединенных Штатов держалось на таких революционерах-агитаторах, какими были Фанни Селлине и Джо Хилл, Том Муни и Элизабет Герли Флинн, Дебс и Большой Билл — Хейвуд и тысячи им подобных верных сынов рабочего класса.

Таким был и сам Фостер. На него тоже неоднократно совершались покушения. Зная это, рабочие встречали его на вокзалах, провожали на собрания, обратно на поезд, предупреждали о готовящихся нападениях. Руководители реакционного «Американского легиона» в штате Вирджиния публично поклялись бросить Фостера в реку Огайо. Рабочие помешали легионерам совершить задуманное. В Джонстауне, штат Пенсильвания, вооруженные головорезы, которые находились на службе компаний, пытались заставить Фостера под дулами пистолетов подписать приказ рабочим вернуться на работу. Фостер им ответил: «Вы можете убить меня или сделать со мной все что угодно, но я никогда не подпишу этот приказ». Рабочие и на этот раз выручили его. Не удались попытки расправиться с Фостером в Питтсбурге и других городах.

Его мужество и бесстрашие восхищали рабочих. «Фостер — высокий, мускулистый, красивый мужчина, — рассказывают Бойер и Морейс, — разъезжал по всем десяти штатам, выступая на митингах бастующих под носом у полицейских и нанятых компанией вооруженных бандитов. Много раз угрожали ему смертью за эти выступления перед бастующими сталелитейщиками, но он снова и снова выступал на митингах».

Продажная пресса, реакционные конгрессмены требовали расправы над Фостером. Его вызывали для дачи показаний в специальную сенатскую комиссию по изучению причин забастовки. Сенаторы пытались спровоцировать рабочего руководителя на ультралевые заявления, которые подтвердили бы, что забастовка сталелитейщиков всего лишь прелюдия к социальной — «красной» — революции, главным застрельщиком которой якобы является Фостер. Сенатор Майерс назвал Фостера «известным революционером, врагом правительства и всего существующего строя». Сенаторы обвиняли Фостера в том, что он стремился использовать забастовку «для свержения американского правительства и установления в стране советской власти».

Фостеру при даче показаний пришлось скрывать свои подлинные политические взгляды, чтобы не дать основания властям использовать их для борьбы с забастовщиками. «Я счел, что куда более важно оградить бастующих рабочих от новых нападок, чем рекламировать мои революционные убеждения перед сенаторами», — пишет Фостер в своих воспоминаниях.